Ощепков просил Заколодкина дать ему возможность вернуться в Токио, чтобы хотя бы законсервировать резидентуру, но у Разведупра, лелеявшего надежды (как покажет время, совершенно беспочвенные) на резидентуру легальную, обосновавшуюся в открытом в 1925 году Постпредстве СССР в Токио, уже было готово решение. Ощепкова не отдали под суд, но прошлым числом, с 15 апреля 1926 года, назначили на должность переводчика 7-го (разведывательного) отдела штаба Сибирского военного округа. Теперь ему предстояло перевести с японского языка на русский то, что добыла его резидентура за полтора года. Единственное, что разрешили сделать для обеспечения конспирации, так это сообщить всем знакомым в Японии, что ОГПУ задержало возвращение Василия Сергеевича в Токио из-за нарушения паспортного режима (в ноябре 1924 года он уехал в Кобэ без советского паспорта). Теперь Ощепков, якобы не имеющий постоянной работы, вынужден преподавать дзюдо во Владивостоке и ведет переговоры с Совкино по поводу организации в Японии проката советских кинокартин.

Это был провал. Но провал не резидентуры номер 1043 и не провал лично Ощепкова. Провалились его начальники — завистливые, безграмотные, не имевшие ни опыта работы в разведке, ни опыта жизни за рубежом вообще. Провалилась система советской военной разведки образца Гражданской войны. Провалилась, оставив в личном деле агента Японца записи, о которых он никогда не узнал и которые в истинном свете открывают нам сегодня то, как — хорошо или плохо — работал Василий Ощепков в Токио: «Источником 1043 даны весьма интересные сведения об отказе японского командования от старых принципов военной подготовки, о проведении маневров и ряд других интересных вопросов… ценные сведения о совещании комдивов, и другие сведения…» К «другим сведениям» относились донесения Ощепкова «О политике Японии в Маньчжурии», «Материалы по японской авиаций», «О маневрах японской армии в Маньчжурии», и последнее: «Об использовании ядовитых газов и принципах применения их японской армией». Василий Ощепков стал первым разведчиком, получившим информацию о создании сверхсекретных японских подразделений по исследованию химического и бактериологического оружия. Много позже эти подразделения вошли в историю под общим, нарицательным, названием одного из них — «отряда 731». В 1926 году он сообщал в Центр: «…Частные и военные лаборатории Японии проводят активное исследование использования ядовитых газов и способов защиты против них. В японских закрытых военных журналах наблюдается систематическая публикация статей о ядовитых газах, о способах их применения против войск противника и описание ужасов в случае их применения в грядущей войне. По сведениям источника, в скором времени предполагается формирование особой самостоятельной химической команды. Где она будет находиться и кому подчиняться, мне пока узнать не удалось…»[250] М. Н. Лукашев добавляет к этому: «А в завершающей дело “Учетной карточке” подавляющее большинство доставленных “Монахом” донесений, документов и книг значатся как “ценные” и ’’весьма ценные”…»[251]

Полтора года спустя прибывший из Москвы выпускник восточного факультета Военной академии Комаров с негодованием делился впечатлением от работы разведотдела штаба Сибирского округа с главой Разведупра Яном Берзиным: «Я хочу выразить глубокое возмущение по поводу снятия с работы Ощепкова — этот факт не лезет ни в какие ворота… Я глубоко убежден, что если бы в свое время было дано надлежащее руководство, он во сто крат окупил бы затраты на него… Это тип, которого нам едва ли придется иметь когда-либо… Я полагаю, что, если бы вы дали нам Ощепкова сейчас, мы сделали бы из него работника такого, о котором, может быть, не позволяем себе и думать»[252].

Поздно. Ощепкова в Токио было уже не вернуть. Следующий нелегальный резидент советской военной разведки приедет в Японию через пять лет после доклада Комарова. Им станет «крестник» Берзина в военной разведке Рихард Зорге — прямой наследник дела резидентуры 1043 и ее резидента — Василия Сергеевича Ощепкова.

В мае 1926 года Мария Ощепкова вернулась в Советский Союз и встретилась с мужем во Владивостоке. Обвинения с Василия Сергеевича сняли, «растрату» он погасил, но вряд ли это добавило ему оптимизма.

Можно попытаться себе представить настроение разведчика в те дни, недели, месяцы после возвращения из Токио. В одночасье рухнуло все, к чему он готовился и чем жил более десяти лет. Внезапно наступил момент, когда пришлось оглянуться назад, чтобы понять, что получилось, а что нет, и кто в этом виноват. В отличие от нашего героя, мы знаем, что к 1926 году Ощепков прожил уже бóльшую часть своей жизни. Что он в ней успел сделать?

Маленький Вася не мог ничего противопоставить судьбе, когда она отняла у него родителей. Вряд ли в его силах было сопротивляться и решению опекунов об отправке на учебу в Японию. Служба после семинарии в контрразведке и разведке его вполне устраивала — не случайно позже он пошел на вербовку большевиков. Возможно, ему даже начало казаться, что он все больше и больше сам управляет своей судьбой, все меньше и меньше является беспомощным бильярдным шаром под жесткими ударами судьбы. Теперь каждое последующее решение Василия Сергеевича выглядело все более самостоятельным. Он даже в какой-то момент сумел переломить инициативу начальства, отказавшись от службы на Южном Сахалине и убедив командиров вернуть его в Японию… И вот там, когда, преодолевая сопротивление руководства, ломая свои собственные профессиональные, но отжившие шаблоны, он вышел на новый уровень не только служебной деятельности, но и семейной жизни, встретив искреннюю и трепетную любовь, когда он пусть короткое время, но был сам себе начальник, демонстрируя мастерство, в котором оказался выше японской контрразведки, — когда все в жизни, с трудом, но начало получаться и вдруг — рухнуло. И не просто рухнуло, а чуть не похоронило под обломками клеветы, разочарования, непонимания и, главное, иллюзий самого «властителя» этой жизни. И все теперь надо было начинать сначала.

Справедливости ради стоит сказать, что токийский провал разведотдела сыграл важнейшую роль не только в жизни отдельно взятого человека — Василия Сергеевича Ощепкова. Обвинения Шестакова, приведшие к отзыву резидента из Японии, изменили судьбу многих и многих тысяч людей, никогда даже не слыхавших ни об Ощепкове, ни тем более о его коллегах. Речь идет о самбистах — уже нескольких поколениях людей, у которых могло бы никогда не появиться любимого дела (а у целой страны — повода для гордости), если бы…

Если бы резидент номер 1/1043 остался тогда в Токио, просчитать его дальнейшую судьбу не составило бы больших усилий. Несмотря на осторожность и изобретательность Ощепкова, японская полиция в конце концов вышла бы на его след (вероятнее всего, благодаря оплошности какого-нибудь курьера или очередного «Яхонтова»). Началось бы расследование — по-японски неспешное, но деловитое и кропотливое, в результате которого наш герой в самом лучшем случае оказался бы выдворен из страны, а в самом худшем все равно стал бы предшественником Зорге — на эшафоте только что реконструированной тюрьмы Сугамо. Скорее же всего, ему грозило бы заключение, из которого рожденный на царской каторге Василий Ощепков мог и не выйти, как не вышел он потом из тюрьмы советской. Но Шестаков написал свой рапорт, Заколодкин принял по нему свое решение, и резидент вернулся. Вернулся, чтобы разочароваться в работе, начальниках, кто знает — может быть, и в жизни. Но шли дни, недели, месяцы, и сахалинский характер, закаленный в классах семинарии Николая Японского и на татами Кодокана, не дал нашему герою пропасть. Как тут не вспомнить старую легенду о том, что создатель одной из школ японской борьбы осознал важность принципа «поддаться, чтобы победить», увидев, как ива, согнутая под грузом снега до земли, в конце концов сбрасывает непосильную ношу и распрямляется. В тот момент, когда у Ощепкова, казалось бы, уже не было почти ничего, с ним все еще оставалось то, чего еще нельзя было отнять, — дзюдо. И Василий не просто вернулся к тренировкам и преподаванию. Именно тогда, весной 1926 года, начался первый этап создания знаменитой советской системы самозащиты — самбо, той самой борьбы, которая прославит потом и ее создателя, и его родину (хотя можно считать, что этот процесс начался много раньше — в 1917 году, когда Василий Сергеевич уже демонстрировал во Владивостоке приемы защиты от угрозы револьвером, отсутствующие в арсенале японского дзюдо). Вот поэтому, как бы парадоксально это ни звучало, во многом мы — весь мир — в какой-то степени обязаны созданием этой борьбы мимолетному эпизоду истории отечественных спецслужб — отзыву резидента из Токио его бездарными начальниками.