Теперь Трэвис видел, куда ведет мостик – точнее, место, где он исчезал: дверной проем стандартного размера, проделанный в стене шахты на фут выше пола и шестью дюймами выше прозрачного барьера. К тому моменту, когда они преодолели последние ступеньки, Трэвис уже мог заглянуть в узкий туннель. Он уходил на пятнадцать футов в темноту, потом резко расширялся вправо. Именно оттуда исходили волны интенсивного красного и розового света.

Трэвис, который шел первым, остановился у основания лестницы и посмотрел вниз, сквозь стеклянную дверь. Даже отсюда он не видел стен пропасти. Дно находилось в тридцати футах, его покрывало нечто темно-серое и гранулированное, немного напоминающее асфальт.

Трэвис принялся изучать барьер. Ему удалось оценить его толщину по герметику у стен – по меньшей мере три дюйма. По нему вполне можно было ходить. Складывалось впечатление, что кто-то так и поступал: всю поверхность покрывали царапины. Наверное, это был прочный пластик. Кто оставил царапины? Трэвис шагнул в сторону, не спуская с них взгляда, и сразу понял, что царапины сделаны снизу.

Он бросил последний взгляд вниз и двинулся к туннелю. Его шаги эхом разнеслись во все стороны.

Они остановились у входа в туннель.

Все молчали.

Там висела кабина, сделанная из такого же прозрачного пластика, что и барьер, из прямоугольных пластин, привинченных к стальному каркасу. Даже пол был прозрачным.

Они прекрасно видели, что находилось за кабиной: огромное пространство, высеченное в теле горы. Тридцать футов от потолка до дна, диаметр – не менее ста футов. Они смотрели туда через прозрачный пластик почти со стороны потолка.

Трэвис не сомневался, что именно здесь прежде добывали руду. Шахтеры создали пещеру при помощи динамита и кирок в начале двадцатого столетия. Но эту мысль тут же вытеснили две другие.

Вторая Брешь. Привычная необычность притягивала взгляд. Она находилась прямо впереди смотровой площадки, рядом с дальней точкой арки пещеры. Брешь имела такие же размеры, форму и текстуру, как и ее аналог в Вайоминге. Неровный разорванный овал, десять футов в ширину и три в высоту, образующий сияющий вход в туннель, который уходил в бесконечность. Сам туннель, из материала, напоминающего плазму – словно пламя, горящее и танцующее вдоль краев, – был идеально круглой формы, его высота соответствовала исходным трем футам, но заметно расширялась в стороны.

Только цвета у двух Брешей отличались, и эти различия производили впечатление. Трэвис смотрел на Брешь не моргая. Туннель был кроваво-красного цвета, а внутри каждые несколько секунд извивались розовые бесплотные нити. Пиршество оттенков изливалось из входа в туннель: возникала пятидюймовая граница ослепительно-белого сияния.

И все вместе ярко освещало вторую вещь, которая привлекла внимание Трэвиса.

Пол пещеры.

Его, точно ковер, покрывали мертвые насекомые размером с человеческую ладонь.

Он увидел их еще с нижних ступеней лестницы, но тогда не сообразил, что это такое. Детали становились понятными только в ярком свете – в тридцати или сорока футах от Бреши. Поврежденные панцири, потрескавшиеся крылья, расчлененные хитиновые тела – возможно, вся пещера была забита насекомыми на несколько футов в высоту.

Трэвис заметил и кое-что еще: прозрачный пластик был поврежден – и также только с внутренней стороны.

Трэвис услышал, как тяжело дышит Бетани, стоявшая слева от него. Ритм ее дыхания ускорялся. Трэвис вспомнил, что она говорила ему о своей ненависти к насекомым, глубоком, иррациональном страхе – серьезной фобии, которую она так и не смогла победить. Сейчас женщина сделала шаг вперед и указала на точку, расположенную между ними и Брешью. Трэвис посмотрел туда. И увидел.

Один из жуков был еще жив. Он лежал поверх останков своих собратьев и продолжал шевелить крыльями. Насекомое напоминало осу. Узкое тело, составные крылья, удлиненный грудной отдел, который заканчивался подобием жала. От головы до хвоста – примерно шесть дюймов.

Трэвис заметил еще одно живое насекомое десятью ярдами левее. В следующие несколько секунд он обнаружил три живых «осы».

Бетани немного успокоилась и задышала ровнее.

– Я думала, они не могут проникнуть к нам.

– В принципе так и есть, – сказал Дайер. – Трудно понять, как они сюда попадают. Это как-то связано с паразитными сигналами. Насекомые, подобные этим, испускают их из другого конца туннеля. Сигналы ищут на нашей стороне тех, кто обладает сознанием, так мне объяснил Гарнер. Живой мозг – и чем он больше, тем лучше. Они попадают в вашу голову и используют ее для ретрансляции или даже усиления сигналов, которые носят… кинетический характер. Телекинез. Они могут вызывать сложные реакции в определенных материалах. Могут их изменять, пусть и незначительно. На молекулярном уровне.

– Вы имеете в виду движение, которое мы ощущаем у себя внутри головы? – спросила Пэйдж.

Эта мысль ее явно тревожила.

– Нет, – возразил Дайер. – Считается, что это лишь реакция нервных окончаний. Изменения происходят в других местах, в случайных точках пространства вне тел, но не слишком далеко от них.

– О чем вы говорите? – спросил Трэвис. – Что они изменяют?

– Углерод, азот, водород и несколько других простых элементов. Они формируют из них клетку – эмбрион. Такой же, как у нас, только меньше и намного менее сложный. Сигналы создают его примерно за десять секунд, а потом эмбрион начинает собственное существование – далее вступают в действие биологические законы. – Он махнул рукой в сторону массы тел в хитиновых панцирях за прозрачным пластиком. – Эмбриону требуется всего несколько недель, чтобы достичь нормального размера – вероятно, каждый из них является идеальной копией передающего паразита, который находится по другую сторону червоточины.

Трэвис попытался быстро осмыслить новую концепцию. И его поразила вовсе не ее странность, а то, как она соответствует тому, что он читал за последний год, когда занимался изучением биологии. Размножение есть главная задача жизни. Распространяться. Быть. Для этого выбираются ошеломляюще сложные пути, когда клен отправляет в полет свои семена, до комплексного, двухступенчатого жизненного цикла плазмодии, несущей малярию через комаров к позвоночным, – Трэвис изо всех сил старался понять этот процесс, хотя наука разобралась в нем несколько десятилетий назад.

– Большинство существ быстро погибает после рождения, – продолжал Дайер. – Многие едва могут двигаться. Не вызывает сомнений, что они не приспособлены к нашему миру. Возможно, там, откуда они попадают к нам, слабее тяготение, а воздух более плотный. Кто знает? Но проблема в том, что некоторые из них могут двигаться. И летать. Гарнер сказал, что работавшие здесь в восемьдесят седьмом году люди получали серьезные ранения. Тогда и поставили барьеры. Им повезло, что они быстро обнаружили способ борьбы.

– Кто-то должен был стать громоотводом, – сказал Трэвис.