С. Есенин заботился о сестре. Зная, что Александра приедет из деревни в старой одежде, он из Тифлиса напоминал Г. Бениславской: «Успокойте Шуру, купите ей сапоги и шубу». Гордился ее успехами. Шура однажды перевела на листы бумаги картинки из книг. Когда же она пришла из школы, то увидела, что ее рисунки были прикреплены к шарфу, висевшему на двери, а рядом висел лист, на котором Сергей Есенин карандашом написал: «Выставка А. Есениной», а ниже на другом листе дописано: «Все продано!».

С. Есенин хотел, чтобы Шура научилась играть на гармошке. На одной из рукописей Г. Бениславская записала: «Гонорар за это — Шурке купить гармонию. Это обязательно. Сергей хотел, чтобы она играла на гармони. 13/IХ — 26».

«Бывали случаи, — вспоминала А. А. Есенина, — когда Галя приносила домой из редакции «Бедноты», где она работала, много писем, присланных читателями. «Беднота» была ежедневной крестьянской газетой, которая доступным языком доводила до широких крестьянских масс новые политические вопросы, касающиеся перестройки деревни, широко освещала все нужды и запросы крестьян, завоевала к себе большое уважение и доверие и получала от читателей массу писем. Писем и отделов, в которые они направлялись, было так много, что разместить их на столе было трудно, и Галя обычно располагалась с ними на полу, а я с удовольствием помогала ей читать их. Прочитав письмо, я коротко рассказывала Гале содержание его, и она красным или синим карандашом в верхнем углу письма ставила номер отдела, в который оно направлялось».

В сентябре 1925 г. С. Есенин написал 4 стихотворения, которые посвятил Александре.

С. Есенин писал отцу: «Беспокоюсь только о Шуре. Из нее что-нибудь выйдет». Он оплачивал школьное обучение Александры. Своим друзьям хвалил младшую сестру: «Она у меня золотой человек». С восторгом говорил о ее способностях, о любви к литературе. Он оберегал Александру. По его совету от нее, а ей было уже 14 лет, скрывали многие неприятности. «Милый Шуренок, — писал ей. — Я обиделся, что ты ушла. Позвони мне, родная. Твой Сергей. Люблю, люблю».

Смерть С. Есенина отразилась на беспечной жизни Александры. Очередным ударом для нее явилось самоубийство Г. А. Бениславской. Александра унаследовала ее скромную домашнюю утварь, костюм Есенина и его мундштук. В дальнейшем свято берегла семейные реликвии. Большую часть вещей А… А. Есенина передала в Пушкинский Дом в Ленинграде и в Рязанский краеведческий музей.

Встреча Нового, 1925 года не сулила Бениславской ничего хорошего. Она опять оказалась в одиночестве, если не считать домашнего общения с сестрами Сергея Есенина. Любимый был далеко на Кавказе. Иногда присылал телеграммы, которые, по всей видимости, писал в подпитии, так как содержание порой невозможно было понять. В середине декабря почтальон принес телеграмму: «Подтвердите адрес Батум отделение Заря Востока получение четырехсот осталось Батуме получения денег». Галина вынуждена была запрашивать: «Что это значит? Что подтвердить: получение адреса?». Правда, сам Есенин уже понял допущенную ошибку и 17 декабря писал: «Мне выслали из Армении 400 руб. Куда они попали, я не знаю. Я собирался в Москву и дал адрес Ваш, но потом я их предупредил, что не еду, и дал адрес другой. Не знаю, куда они попали. Если попадут к Вам, направьте ко мне». 20 декабря уточнил: «Деньги мои пришли. Так что беспокоил Вас напрасно».

Галину тревожило состояние здоровья Есенина, хотя в письмах тот бодро сообщал, что у него творческий подъем. При этом не скрывал своего одиночества. «Мне скучно здесь. Без Вас, без Шуры и Кати, без друзей», — писал поэт, а порой умолял: «Ради Бога не будьте миражом Вы. Это моя последняя ставка, и самая глубокая…» Легко было догадаться, что Есенин пытается этими словами скрыть свое тревожное душевное состояние. Галина скептически относилась к наигранному есенинскому тону, когда он писал о себе: «Увлечений нет. Один. Один. Хотя за мной тут бабы гоняются. Как же? Поэт ведь. Да какой еще, известный. Все это смешно и глупо».

На любовные похождения Есенина старалась не обращать внимания, но и не была к ним равнодушной. Знала, что Екатерина получила из Батуми открытку, на которой С. Есенин сфотографировался вдвоем с Ольгой Кобцевой.

До нее доходили ходившие по Москве самые невероятные слухи о различных эпизодах кавказской жизни поэта. Яна Козловская рассказала ей, а затем написала С. Есенину: «Рассказывал вчера Касаткин, что его приятелю снилось, что Вы на Кавказе увлекли жену кавказца, и это стоило Вам жизни, т. к. кавказец сей насквозь проткнул Вас ножом». Анна Берзинь не на шутку обеспокоилась новым любовным увлечением Есенина, которому пришлось оправдываться: «С чего это распустили слухи, что я женился? Вот курьез! Это было совсем смешно (один раз в ресторане я встретил знакомых тифлисцев). Я сидел просто с приятелями. Когда меня спросили, что это за женщина, я ответил: «Моя жена. Нравится?» — «Да, у тебя губа не дура». Вот только и было, а на самом деле сидела просто надоедливая девчонка — мне и Повицкому, с которой мы даже не встречаемся теперь».

О многом Галина была в курсе, но понимала, что пребывание Есенина на Кавказе спасает его не только от судебного преследования в Москве, но и создает благоприятные условия для творчества. В Москве он опять окажется в окружении собутыльников, вновь будет попадать в различные неприятные истории. Искренне просила из Константинова, навестив родителей поэта: «Только в Москву не надо приезжать сейчас: скука там, болото, сплетни, слухи. И зима».

Перед Новым годом и представить не могла, что ей еще раз придется подвергнуть свои чувства к Есенину серьезному испытанию. Проверкой оказалось неожиданно вспыхнувшее сильное влечение к Л. В жизни Бениславской это самая загадочная личность, о котором даже ближайшие подруги ничего не знали. Сама любовная новогодняя эпопея пронеслась быстро и головокружительно. Страсть была сильнее ее воли и рассудка. Встретилась с Л. в предновогодний вечер случайно. Вспыхнувшее влечение друг к другу захватило обоих. Через некоторое время после знакомства им казалось, что они давно и хорошо знают друг друга. Затем было чудесное застолье в ресторане, завершившееся страстной ночью. И все совершалось без какого-то угрызения совести, без самобичевания и оглядок на окружающих. Бениславская доверяла Л. безоговорочно. Она со всей полнотой почувствовала себя любимой женщиной, которая очень дорога и нужна любимому мужчине, о котором она знала немного из его рассказов, но этого было достаточно для искренних и теплых отношений. Проявленные чувства Л. для Галины казались своеобразным эталоном любви к ней мужчин. За короткий период она получила от него то, что не смогли дать ей другие мужчины. В ее памяти он остался как Л., а этой буквой она обычно обозначала в письмах слово «любовь».

О своем новогоднем любовном порыве Бениславская никому не рассказывала. Нет сведений о таинственном Л., как в ее письмах подругам, так и в письмах подруг к ней. Доверила только дневнику, полностью не расшифровывая имя и фамилию. Записала: «Единственная измена — Л. Этой зимой я поняла, что если Сергея я люблю больше всех, больше, чем себя самое, то все же к Л. у меня не только страсть. Боже мой, ведь Сергей должен был верить мне и хоть немного дорожить мной, я знаю — другой такой, любившей Сергея не для себя самой, другой он не найдет; и Сергей не верил, швырялся мной. И если я не смогла отдать Сергею все совсем, если я себя как женщину не смогла бросить ему под ноги, не смогла сломать свою гордость до конца — то разве ж можно было требовать это от меня, ничего не давая мне? А Л. не имел никаких причин верить мне, было все, за что он мог только плохо относиться ко мне, и он все же ничем не оскорбил меня. Там, где меньше всего ожидала, — там нашла. Ведь с Л. я могла быть самой собой, настоящей, не ломая себя. Ведь мало не лгать, только тогда хорошо, когда можно говорить всю правду прямо. Л. я могла говорить. Я вот сейчас вспоминаю, и мне приятно и хорошо — здесь я была правдивой до конца. И даже гордость Л. не помешала этому. «Спасибо, спасибо», — хотелось сказать ему тогда, в последнюю встречу».