Постепенно лицо Винера ожило. Он глубоко выдохнул. Швырнул в огонь сигару. Встал из кресла, осторожно подхватив раненую руку.

— Экипажу вертолета быть в готовности к вылету через тридцать минут, — распорядился он. — И позаботьтесь о билете на ближайший рейс Барселона — Гамбург. Если его нет, арендуйте самолет.

Хиршбург привстал, но Винер жестом остановил его. Взял пачку фотографий и пошел к дверям. В темноте, оказалось, он видит, как кошка. И движется так же — безошибочно и бесшумно.

Уже распахнув дверь, стоя в прямоугольнике яркого света, он оглянулся. Голос вновь стал живым, с бархатными нотками.

— Пожалуй, ты прав, Вальтер. Нам о женщинах судить сложно. Мудрим, выдумываем, а в результате оказываемся я в дураках.

Винер поднялся на второй этаж. Через зал направился на половину, отведенную для гостей. На ходу поднял голову и обратился к гобелену, украшавшему стену:

— Сеньорита?

— У себя в комнате, герр Винер, — тут же отозвался невидимый динамик. — С ней Мио.

— Хорошо, — ответил Винер.

Старинный дом был нашпигован самой современной электроникой. Сотни камер наблюдения, работающих в видимых и невидимых лучах спектра, микродатчики объема и температуры, экспресс-анализаторы состава воздуха, сенсоры, улавливающие биение человеческого сердца, и сканеры радиоэфира обеспечивали охрану всех помещений. Непрошеного гостя поджидали различные ловушки: от современных мин с нервно-паралитическим газом до проверенных временем «волчьих ям». По сигналу тревоги коридоры блокировались стальными решетками, а в комнатах, в которых в этот момент находился Винер, распахивались потайные двери, тайным ходом ведущие в подземный бункер. Электронные средства дублировались доберманами и охранниками, и те и другие были натасканы на человека: если сразу не оттащить, порвут в клочья.

Винер постучал в дверь.

— Это я. — Он был уверен, что голос его узнают.

— Входите, рыцарь Сид.

Гостья, очевидно, под влиянием испанской экзотики, называла его Сидом.[30]Винер не возражал. Женщину он называл Мисти, не объясняя, откуда произошло это прозвище.

На огромной кровати под балдахином лежала Мисти. Рядом с ней, по-японски поджав ноги, сидела Мио. Тонкие пальцы японки скользили по загорелой спине Мисти, блестящей от массажного крема. Она оглянулась, губы чуть дрогнули в улыбке. Мио выжидающе посмотрела на вошедшего Винера, тот жестом приказал продолжать. Сел в кресло напротив.

Мио не стала поправлять распахнувшееся на груди кимоно. Сосредоточенно принялась массировать плечи Мисти.

Женщины представляли собой идеальную в своем контрасте пару. Миниатюрная Мио в коротком кимоно, открывающем ноги до бедра, и обнаженная Мисти, чье хорошо развитое тело успело загореть до золотисто-бронзового цвета. Высоко взбитые черные волосы японки контрастировали с рассыпавшимися по подушке белокурыми прядями Мисти.

Она повернула к Винеру раскрасневшееся лицо, щурилась, как разомлевшая кошка; когда приподнимала веки, становились видны подернутые мутной поволокой голубые глаза. Мио время от времени бросала на Винера взгляд сквозь узкие щелочки глаз. Зрачки были непроницаемо-черными, такие глаза никогда не выдадут мыслей их обладательницы. Да и сама Мио напоминала филигранную китайскую шкатулку — сломать легко, а секрет ее угадать непросто, да и открыв потайную крышечку, рискуешь вместо вожделенного сокровища получить смертельную порцию яда.

Винер любовался женщинами отстранение и бесстрастно. Он умело, как знаток и коллекционер, окружал себя эксклюзивными предметами искусства и техники и лучшими образцами человеческой породы. Власти и денег было достаточно, чтобы удовлетворить любую прихоть, получить то, что хотел или считал необходимым. Но он никогда не позволял вещам, людям, идеям и деньгам брать верх над собой. Тем более — женщине.

Он знал о женщинах достаточно, чтобы прийти к заключению, что этих существ следует держать от себя на безопасном расстоянии, приближая только при крайней необходимости.

По завету Бисмарка, он предпочитал учиться на ошибках других, своими собственными лишь подтверждая полученные теоретические знания. Больше одного опыта, подтверждавшего теорию, он не ставил, поэтому дожил до возраста Христа нераспятым, с ясной головой и не израненным сердцем. Классификация женщин «по Винеру» была откровенно циничной, но абсолютно безошибочной.

Первыми в табели шли «гориллы» — мужеподобные клиторички, которых и женщинами можно назвать с большой натяжкой. Таких пруд пруди в полиции, армии и тюрьмах — по обе стороны решетки и на нижестоящих должностях, где приходится командовать хлипкими мужичонками, что они с удовольствием и делают. В униформе совершенно не отличимы от мужчин. Платья на них сидят нелепо, а фасоны отстают от моды минимум на десятилетие. Со смаком ругаются, не дуры выпить, во хмелю буйны и неукротимы до садистских выходок. Детей рожают скорее по недосмотру, чем по плану. Материнская любовь у них протекает в форме паранойяльного помешательства: то лупцуют путающихся под ногами чад смертным боем, то окружают заботой, по форме напоминающей строгий режим в тюрьме.

Далее следовали «лошади» — тягловый скот цивилизации. Бабы крестьянского типа, рожденные для изнурительного труда, а не любви. Любить некогда, да, зачастую, нет на это сил, эротика для них — просто экзотический фрукт, который неизвестно, как и с чем едят, она им неведома, как коровам неведом вкус ананаса. Любят они, как работают, безропотно, надрывая сердце. Любовь их идет от материнского инстинкта: что родилось, то должно быть накормлено и обласкано. Если в мужья им попался такой же тягловый тяжеловоз, семья процветает. А не повезло — потянут на себе и бестолкового рогатого парнокопытного и его бодучих детишек. Поразительно, что способность к деторождению сохраняется у них до глубокой старости. Рожают много, относясь к материнству, как к еще одной работе. В России таких большинство. Возможно, Гитлера сгубило непонимание того очевидного факта, что он ввязался в войну с «бабьей» страной. А русские женщины всегда составляли стратегический резерв: заменят мужиков, ушедших на фронт, если надо, сами возьмутся за оружие, да еще нарожают новых солдат в таких нечеловеческих условиях, в которых любая европейская женщина давно бы наложила на себя руки. Разница между Россией и Европой в «женском вопросе» видна любому непредвзятому наблюдателю. Если национальным символом Франции — Марианной — десятилетия считалась утонченная Катрин Денев, то у русских типичную женщину «из народа» в кино играет Нонна Мордюкова.

Самой многочисленной категории в системе Винера был отведен целый птичий двор. Для удобства его обитателей пришлось разбить на подвиды.

«Курицы» — примитивны, сентиментальны, безмозглы, но амбициозны. В обществе занимают все ступеньки: от бизнес-вумен до простой домохозяйки. Очень быстро обучаются новому, и так же мгновенно выбрасывают из головы ненужное. Это для них придуманы диеты, бразильские сериалы, женские журналы, показы кутюрье и сезонные распродажи. Эмансипированы ровно настолько, насколько позволяет мода, заранее планируют все: от беременности до очередного отпуска. Носят в кошельке семейную фотографию, не прочь закрутить интрижку, но со счастливым концом, чтобы получилось, как в дамском романе, которые потребляют в неограниченных количествах, чем способствуют развитию книгопечатания и уничтожению лесов. Ярые поборницы демократии, потому что при ней обрели право щебетать. Обожают собираться в стайки женских комитетов и попечительских советов. Отдельные даже взлетают в парламент, где быстро становятся заметными фигурами благодаря врожденной способности рассуждать о чем угодно. Их идеалы Маргарет Тэтчер и Эвита Перон (в исполнении Мадонны). С пеленок мечтают о романтическом герое, типаж колеблется от Леонардо ди Каприо до Брюса Уиллиса. Впрочем, мечты мечтами, но у «куриц» хватает ума, чтобы выходить замуж за практичных бойлеров, с надежным счетом и хорошим послужным списком.