В зиму 1622—1623 гг. османские власти были уверены, что с началом навигации последуют новые набеги казаков, в том числе на Босфор. «И теперь я знаю, — заявлял Хедим Гюрджю Мехмед-паша К. Збараскому, — казаки готовятся и будут здесь (беседа происходила в Стамбуле. — В.К.). У нас прекрасные места, и они не задержатся (прийти. — В.К.)». «Если вскоре появятся, — отвечал посол, разыгрывая "казачью карту", —… мой государь предпримет по отношению к ним справедливые меры, смотря по тому, чего они заслуживают. Сделайте и вы так, как обещали (относительно прекращения татарских набегов на Польшу. — В.К.). А им (казакам. — В.К.) готовиться и не нужно, они готовы. Если меня так долго будешь держать… безусловно, дождешься их».

Переговоры о заключении мирного договора затягивались. «Везиры, — по словам К. Збараского, — опасались за свою участь: если бы оформили со мной договор, а потом вторглись бы [к ним] казаки, то гнев войска обратился бы на них, отпустивших меня».

После мюшавере — совещания у великого везира с участием крупных феодалов — создалась невыносимая обстановка для посольства, и речь шла уже о жизни посла. «Зачем пугаешь меня толпами разъяренных янычар? — спрашивал К. Збараский у аги. — Если погибну… то каким это будет… позором для вас! Повсюду разнесется весть, что убили посла. Весть о том дойдет до Полыни, стократно усилит жажду мести шляхетской молодежи. Она двинется на вас по суше, поплывет по Черному морю на тысяче вооруженных чаек к берегам Азии, к Босфору, к самим стенам Сераля принесет смерть и опустошение». Разумеется, эта угроза была мифической: Польша не имела возможности начать широкое наступление на Турцию, а попасть на Босфор шляхтичи могли лишь вместе с запорожцами и на их судах[180], но характерна сама форма заявления, которая могла возникнуть только в связи с казачьими набегами к проливу.

На новом мюшавере под председательством нового великого везира Мере Хюсейн-паши все-таки было решено подписать мирный договор с условием удержания татарских и казачьих вторжений. «Чтобы от короля польского, от его старост и капитанов, от разбойников-казаков, от находящихся в его подданстве своевольных людей, — говорилось в первом пункте договора 1623 г., — нашим (турецким. — В.К.) державам, пограничным замкам, селам, местечкам и всем другим моим (султана. — В.К.) владениям никоим образом не причиняли никаких беспокойств и ущерба, чтобы на Черном море и слова «казак» слышно не было. К тому же, если от разбойников-казаков будут какие-либо потери, чтобы не было отговорок, будто нанесли их московские казаки. Не следует позволять казакам московским с казаками польскими соединяться, помогать друг другу. Следует силой их сдерживать, а непослушных тотчас карать».

Обе стороны, польская и турецкая, договаривались, игнорируя интересы и мнение казачества и будучи не в силах контролировать его поведение. Впрочем, в действенность договора в Стамбуле мало кто верил. 19 (9) марта Ф. де Сези сообщал, что турки продолжают готовить «на Дунае и вдоль берегов Черного моря» корабли, «чтобы противостоять казакам, ибо эти люди, как здесь полагают, должны прийти в этом году с войной несмотря на мир с поляками».

Запорожцы в самом деле готовились с наступлением весны продолжить военные действия, хотя старшина под давлением Варшавы пыталась сдерживать казаков.

Первое сообщение о выходе сечевиков в море мы имеем в депеше Т. Роу Д. Кэлверту от 5- апреля. Гетман Войска Запорожского Михаило Дорошенко 20 мая (стиль неясен) писал киевскому воеводе Т. Замойскому, что часть казаков, воспользовавшись смертью прежнего гетмана Богдана Конши, самовольно отправилась в морской поход. Воевода выразил недовольство этим обстоятельством, и М. Дорошенко послал гонцов вдогонку за ослушниками, но те категорически отказались подчиниться королевскому приказу: «позабыв, видимо, о каре господней, вышли в море, не пожелав вернуться». Гетман выражал сожаление в связи с этим «проступком» запорожцев. Под 10 июня (31 мая) выход казачьих судов в море отметил и шляхтич Красовский, ведший «Дневник значительных событий, произошедших в Крыму в 1623 году». Трудно сказать, о нескольких ли выходах идет речь или о запаздывавшей информации, связанной с одним выходом.

Флотилия, которая нас интересует, была небольшой: Е. Збараскому сначала донесли о 22 ее чайках, а потом о 13. И хотя казаки ходили только на 13 судах, замечал этот сановник, но натворили они «столько, словно было их гораздо больше». К сожалению, сведения о действиях флотилии неконкретны и отрывочны. И.В. Цинкайзен говорит, что в 1623 г. казаки дерзнули распространить свои действия до устьев Босфора[181] и угрожали отрезать столицу от подвоза со стороны Черного моря. «Экспедиция, — пишет М.С. Грушевский, — не отличалась значительными размерами, но турецкий флот стоял тогда в Кафе, занятый водворением на ханстве Мехмет-Гирея, и козацкие чайки, появившись вблизи беззащитного Стамбула, нагнали здесь большого страху».

Однако, кажется, поход к Босфору состоялся раньше, чем думает М.С. Грушевский, или же набег в этом году был не один. Новый крымский хан Мухаммед-Гирей III прибыл в Кафу из Стамбула с турецкой эскадрой, состоявшей из 12 галер, 9 мая, а Т. Роу еще 5 апреля сообщал Д. Кэлверту: «Чтобы отомстить им (татарам. — В.К.), казаки вышли в Черное море и захватили трофеи, и атаковали город…» По словам посла, «в этот день Совет пришел в ярость» и поспешил разослать повеления для предотвращения дальнейших казачьих вторжений. «Не знаю, — замечал Т. Роу, — будет ли разорван мир с Польшей или, если ни одна из сторон не перейдет к открытой войне, они будут кивать на своих вольных вассалов, чтобы вредить друг другу, что со временем навлечет на обоих еще большие неприятности».

Неясно, какой именно атакованный город имел в виду английский посол, но обычно просто «городом» он называл Стамбул. Но даже если в данном случае подразумевались не османская столица и ее босфорские пригороды, то все равно весной 1623 г. казаки действовали где-то неподалеку[182]. Только по этой причине могло быть ограничено судоходство в Золотом Роге, о чем докладывал дипломат. В его сообщении, отправленном Д. Кэлверту 3 мая, отмечалось, что закрытие «дальнего порта» в целях предосторожности от казаков принесло «много убытков» и что турки не могут отомстить этому народу, который «разъединяет их морское войско», вынужденное «отправить часть галер на защиту торговли»[183].