Впрочем, речь сейчас не о том, а о том, что утром 2 сентября 1991 года Петрушенко оказался на месте в своём номере в гостинице «Москва» (ещё не срытой), и я до него дозвонился. Через пять минут его помощник — подполковник-ракетчик — спустился вниз, в вестибюль гостиницы, и провёл меня к полковнику. Он в ванной добривался, собираясь в Кремль, на тот самый незавершившийся внеочередной Съезд народных депутатов СССР, который в тот день должен был открыться. Об этом мне успел сообщить помощник.

— Товарищ полковник, — первым делом спросил я, — теперь уже всё определилось. Вы понимаете, что надо идти напролом и требовать смещения Горбачёва? И прямо говорить о его измене и измене Ельцина!

Петрушенко был крайне возбуждён — что было вполне объяснимо — и решительно заявил:

— Будем драться.

— Учтите, всё зависит от того, сможете ли вы объединить большинство на базе предельно жёсткой позиции. Закон за вами. А большинство сколотить можно. Люди растеряны, поэтому их можно качнуть и в нужную сторону. То большинство, о котором говорил Афанасьев, ещё можно не упустить.

Полковник вздохнул. В своё время «демократ» Юрий Афанасьев, ректор Московского историко-архивного института, назвал большинство депутатов Съезда «агрессивно-послушным», и оно действительно было весьма послушно управляющему им горбачёвскому меньшинству.

Но теперь-то!

Теперь Горбачёв зримо заявил о себе как о фигуре развала. И не стать у него на пути и далее поддакивать ему было для любого народного депутата СССР преступлением, причём — не только нравственным.

Говоря об этом, мы вышли из номера, спустились на лифте в вестибюль, а оттуда — на улицу. Увидев Петрушенко (он тогда был известен и узнаваем), к нам бросилась группа женщин: «Товарищ полковник! Защитите СССР! Товарищ полковник, не сдавайтесь!» В переходе тоже стояли люди с плакатами, но основная человеческая масса просто текла по центру Москвы по каким-то своим утренним делам.

Мы вышли на Красную площадь и двинулись по направлению к Спасским воротам.

— Николай Семёнович, — говорил я, — дело СССР ещё не проиграно. Но всё зависит от решительности и напора тех, кто готов бороться за СССР. Вы должны прямо обвинять Горбачёва и всех, кто его поддерживает, в государственной измене. А советское ядро Съезда — есть же оно, чёрт возьми! — должно выпустить соответствующее обращение к народу и армии и действовать решительно.

— Да, да, — не очень уверенно соглашался Петрушенко.

— Я еду в отпуск, но если надо — могу задержаться, подготовить какие-то тексты… Но у вас ведь должны быть люди, которые это умеют, а суть, надеюсь, ясна уже кристально… Тем не менее, если надо, я останусь…

И тут Петрушенко задал вопрос, который меня удивил:

— Кто за вами стоит?

Опешив, я просто ответил:

— Никто…

— Жаль…

Я развёл руками, переспросил:

— Так как, нужна вам моя помощь?

— Спасибо, у нас люди есть…

Мы подошли к Спасским воротам, остановились. Справа и слева, обтекая нас, проходили под арку ворот люди с депутатскими значками — на Съезд. Под ту же арку, притормаживая, проехал чей-то чёрный правительственный «ЗиЛ», давно называемый в народе «членовозом». А депутатский поток густел — было уже начало десятого.

— Ну, что же, товарищ полковник, послужите Советскому Союзу, — сказал я, протягивая руку.

— Да, да, — вновь не очень уверенно отозвался Петрушенко.

И мы расстались.

Я уходил с Красной площади по направлению к «атомной» гостинице — завтракать. А полковник Петрушенко и его коллеги уходили в историческое небытие. Ничего они не смогли, и людей у них не оказалось, хотя они вполне имели время и возможность объединить вокруг себя деятельное ядро в центре и в республиках, да и вообще объединить весь народ.

Не сумели и не смогли.

Они были неплохими, и даже хорошими людьми. Однако хороший человек — это не профессия. А профессиональными политиками трудящегося большинства, политиками народа и для народа, они так за два года и не стали.

Увы!

Вечером я ехал в поезде из Москвы в Крым. Пока что ещё — по территории Советского Союза.

Три недели пролетели быстро, и к началу октября я уже был дома. А события продолжали хлестать из наступающего безвременья, как нечистоты из прорвавшейся канализации.

7 октября 1991 года (как раз подарочек будущему Президенту РФ Владимиру Путину к дню рождения) генерал Джохар Дудаев совершил насильственный захват власти в Чечне.

27 октября Дудаев был избран «президентом» Чечни.

С 28 октября начался новый «тур карикатур» 5-го Внеочередного съезда «народных» депутатов РСФСР. Съезд «демократически» одобрил диктатуру Ельцина и 6 ноября завершился. Первым актом Ельцина после этого стал запрет в тот же день 6 ноября КПСС и КП РСФСР. Впрочем, оно было и понятно — при легально действующей Компартии никакая подлинная «демократия» невозможна.

8 декабря 1991 года Ельцин, а также «руководители» Украины и Белоруссии Кравчук и Шушкевич подписали Беловежское соглашение о роспуске СССР. С любой точки зрения это был незаконный, неконституционный, нелегитимный, а попросту говоря — преступный антигосударственный акт.

21 декабря в Алма-Ате была подписана, опять-таки преступно, Декларация об образовании СНГ в составе пока ещё РСФСР, Украины, Белоруссии, Казахстана, Киргизии, Таджикистана, Туркмении и Узбекистана.

25 декабря 1991 года Горбачёв подал в отставку с поста Президента СССР, и в тот же день РСФСР была переименована в просто РФ.

Россия начинала превращаться в «Россиянин)».

А в январе 1992 года в Государственном Кремлёвском дворце состоялось Всеармейское офицерское собрание, в котором участвовало 4 (четыре!) тысячи офицеров. На этом собрании «маршал авиации» Шапошников, сразу же после подписания Беловежского соглашения назначенный Ельциным «Главнокомандующим Объединёнными Вооружёнными силами Содружества», был публично обвинён в предательстве интересов военных — почему-то лишь интересов военных, а не интересов всего советского народа.

Шапошников заявил, что готов-де подать в отставку, и, «гордо ступая, покинул звёздный зал».

Но существенно не это…

В Кремле собрались четыре тысячи (!) крепких мужиков, видавших виды, за спиной которых тогда ещё была не разваленная Советская Армия, были войска Московского военного округа. Впрочем, уже сами эти четыре тысячи человек, вооружённых даже их личным табельным оружием, то есть — всего лишь 9-мм пистолетами Макарова, собранные в одном месте и имеющие опыт решительных действий, представляли собой потенциально грозную силу.

Если бы в зале собрались воины, верные данной ими присяге, если бы это были советские патриоты, то хотя бы теперь, после явной государственной измены высшего руководства СССР, обвинение, брошенное «маршалу» Шапошникову от имени советского офицерства, и затем его уход должны были бы стать сигналом к выступлению Советской Армии на защиту разрушаемого конституционного строя.