«Вот так всегда, – думает Анжелика. – Если обращаешься с ними так, будто они пуп земли, любой из них без тени сомнения верит в свою единственность и неповторимость. Поистине сказочную жизнь ведут эти люди, если у них никогда не возникает потребности заглянуть за фасад вещей».

Зная, что следующим его чувством будет гнев, она лихорадочно соображает, что сказать дальше.

– Тут ничего не поделаешь, – пробует она. – Ты должен понимать мои обстоятельства. Конечно, я не получаю ни малейшего удовольствия от общения с другими мужчинами. Конечно, мне страшно тяжело, и сердце рвется на части оттого, что приходится уделять внимание кому-то, кроме тебя.

Это неправда. Анжелика совсем не прочь провести в обществе незнакомца вечер взаимной лести и в целом находит такое времяпрепровождение весьма приятным. Вдобавок она считает, что дорожить страстью одного мужчины вовсе не значит загасить страсть в сердцах остальных – вожделение ведь не предполагает обязательной взаимности, а потому нет ничего дурного в том, чтобы поощрять его везде, где оно возникает. Правда, она встречала мало мужчин, готовых согласиться с таким доводом.

– И чем же ты с ними занимаешься? – осведомляется Рокингем. – Ты… ты спишь с ними? Как со мной?

– Нет! – («А если даже и да – то что?») Анжелика скрещивает руки на полуобнаженной груди и холодно произносит: – Я не шлюха, сэр. Я не торгую своим телом. Прошу не оскорблять меня низкими подозрениями.

– Тогда чем? Чем ты занимаешься с ними, что они тебе столь щедро платят?

Она пожимает плечами:

– Они просто проводят со мной время, вот и все. Я играю на фортепьяно, я беседую с ними. Они сопровождают меня в театр и на вечеринки, если желают и если я не возражаю против того, чтобы появиться с ними в обществе.

А он-то думал, что она никогда никому не улыбалась так, как улыбается ему.

– Ну, ты вполне можешь и раздвигать ноги перед ними.

Анжелика снова принимается плакать: за годы работы она очень хорошо научилась давить на жалость.

– Ах, как ты можешь говорить такое? Джорджи, как ты можешь? Я просто позволяю им находиться рядом с собой, каковой привилегией ты пользуешься бесплатно. – Подняв залитые слезами глазами, она видит, что Рокингем неподвижно смотрит в окно. – А если они и дарят мне подарки, – продолжает она дрожащим голосом, – так это потому лишь, что они понимают, как трудно приходится женщине в этом городе, а вовсе не в расчете на какие-либо мои дополнительные услуги. Свое тело я дарю единственному мужчине, которого по-настоящему люблю. – Но слова ее остаются втуне. Рокингем встает с кровати, и Анжелика мельком видит его великолепные ягодицы, прежде чем он решительно надевает рубашку. – Вонючие старики, – продолжает она, опять переходя на жалобный тон, – без умолку болтающие о своей доблестной службе в кавалерии и пускающие ветры во сне! Думаешь, мне это нравится?

– Так не занимайся этим.

– У меня нет другой возможности содержать себя. – Анжелика вытирает глаза запястьем и добавляет полным ужаса шепотом: – У некоторых на носу волоски растут!

– Разве приличным женщинам вообще приходится содержать себя? – сухо спрашивает Джордж. – Самый факт, что ты вынуждена сама добывать средства к существованию, характеризует тебя не лучшим образом. Я ухожу.

– Куда? – Анжелика выскакивает из постели, не на шутку испуганная. – Подожди… – Она хватает свою одежду. – Подожди! Я с тобой!

– Нет. Не желаю, чтобы меня видели в твоем обществе.

Вечером, когда семьи возвращаются усталыми стайками, а влюбленные пары все еще прячутся где-то по кустам, у двери мистера Хэнкока появляется Джем Торп. Он кладет ладонь на косяк, другой рукой небрежно упирается в бок и выглядит так, как и должен выглядеть человек после дня отдыха: спокойный и улыбающийся, словно весь наполненный теплом солнечного света, впитанного через кожу.

– Я пришел, – говорит он. – Как вы и просили. Я готов строить ваши дома, и моим ребятам не терпится начать. – Он тянется вверх и похлопывает по животу одного из двух одинаковых херувимчиков, установленных по концам дверной перемычки его дедом и до сих пор парящих там с расправленными крылышками.

– О… – произносит мистер Хэнкок, который в отсутствие девочек был вынужден купить ужин в пирожной лавке и теперь виновато стряхивает с манжет крошки. – Мне это уже не понадобится.

Мистер Торп вопросительно смотрит на него в ожидании пояснений. Немного помолчав, он моргает и говорит:

– А почему, собственно?

Мистер Хэнкок пожимает плечами. Радостные херувимчики над ним, застывшие в вечном полете со свитками и компасами в раскинутых руках, всем своим видом выражают готовность составлять проекты грандиозных зданий, превосходящих всякое человеческое воображение.

– Если вы решили больше не строить дома, – продолжает мистер Торп, – я бы настойчиво посоветовал вам передумать. – Он шумно выдыхает, весь воодушевление. – Сейчас самое время, сэр. Очень и очень многие ныне хотят вести изысканный образ жизни, и вы в состоянии удовлетворить такую их потребность.

– Да, безусловно, – отвечает мистер Хэнкок, – но я приобрел прекрасный участок земли в Мэрилебоне, где и буду строить.

Мистер Торп убирает ладонь с херувима и кладет на свою макушку, прикрытую париком и шляпой.

– М-да, далековато отсюда.

– Вот именно, – кивает торговец. – Практически в самом Лондоне. Открытая живописная местность, и рукой подать до центральных площадей. Каждый джентльмен желает обзавестись загородным домом, и вы совершенно правы, сэр: сейчас самое время. Самое время!

Джем Торп цепляется за свое последнее соображение, как утопающий за соломинку.

– Далековато, чтобы моей артели добираться туда-обратно. Надо предполагать, вы?.. – Он силится найти слова, в которые может облечь свое предположение, но не находит. – То есть вы намерены вести дела с другими подрядчиками, – заключает он бесцветным голосом. – Вы не собираетесь нанимать моих людей.

– Боюсь, это было бы непрактично. – Мистер Хэнкок беспокойно думает о своем остывающем пироге с голубиным мясом, о подергивающемся пленкой соусе. – Очень жаль, конечно, но что поделать? А теперь прошу меня извинить…

– В Дептфорде столько всего нужно сделать, – говорит Джем Торп. – Разве вы не здесь родились? Да, именно здесь. Я знаю вас, знаю вашу семью, и ваш отец никогда не обошелся бы с моим отцом так, как вы сейчас обходитесь со мной.

При упоминании об отце мистер Хэнкок внутренне вздрагивает и беспомощно переминается с ноги на ногу, а корабельный плотник продолжает:

– Если бы каждый человек поступал так, как вы сейчас, от нашего города уже давно ничего не осталось бы. Сколачивайте богатство в Лондоне, сэр, никто не против, но только не вкладывайте деньги там же!

– Я же должен блюсти свои интересы.