черты? Так ведь он был весь изранен, вон сколько шрамов, да и растет мальчик! Голос не тот? Опять же, взросление. Он молчал полгода. Все имеет значение.

– Мое сомнение казалось преступлением, – печально улыбнулась Вера. – Я не смела и заикнуться о том, что чувствовала. Мне самой было стыдно! Я присматривалась к нему все внимательней, надеясь убедить себя, что проблема была во мне… Но проблема была в нем. Кроме очевидных моментов вроде поведения и голоса, оставалось еще то, что я не могла объяснить, и все равно это было важно для меня.

– Например?

– Прикосновение… Мой сын обнимал меня не так. Он улыбался мне не так… Господи, улыбка у младенца появляется до того, как он узнает что-то о мире и себе! Но у этого мальчика была другая улыбка… «Этого мальчика», понимаешь? Вот кем он для меня был! И даже запах… Его запах стал другим. Я кажусь тебе полной дурой, да?

– Не кажешься, – покачала головой Александра.

– Это так сложно объяснить, чтобы не показаться сумасшедшей или извращенкой… Еще в роддоме, когда я брала его на руки, я любила дышать им… У младенцев такой приятный запах – ни на что не похожий… А потом я помню запах его волос… Это все изменилось. Я заметила не сразу, потому что от него долго пахло лекарствами. Но позже я обнимала его, целовала… А в душе крепло ощущение, что это не мой сын…

Вера чувствовала себя чудовищем, предающим собственного ребенка. Тимур вернулся к ней с того света – и как она ему отплатила? Она пыталась пересилить себя, но получалось у нее не так уж много. Вера делала ровно столько, сколько должна делать хорошая мать, как по инструкции. Но она старалась как можно реже касаться своего сына – и она больше не могла его любить…

Слушая ее, Александра чувствовала крепнущее в душе чувство вины. Она понимала, что у нее были все основания подозревать Веру. Но теперь это казалось таким глупым, жестоким даже. Вера не была ни бездушной золотоискательницей, ни аферисткой, способной пожертвовать родным сыном. Она любила Тимура. Она стала единственной, чьей любви хватило, чтобы заметить искусную подмену. Вера страдала, даже не догадываясь, где оказался ее любимый малыш.

Все это было неправильно, противоестественно, и Александре хотелось сказать ей правду, но она понимала, что станет только хуже. Вера не в том состоянии, чтобы справиться с реальностью, неизвестная болезнь ее измотала. Нужно выждать, посоветоваться с Яном, и, если все будет сделано правильно, обрести в Вере союзницу.

Но для этого нужно было, чтобы Вера пришла в себя.

– Мне кажется, на тебя здорово влияет это твое… Состояние, – указала Александра. – Так что говорят врачи?

– Да ничего они толком не говорят… В какой-то момент я была уверена, что меня травят. Абсолютно уверена, все на это указывало! Я бросила немало сил, чтобы организовать в доме полную проверку. Изучили все: еду, посуду, мою косметику… и ничего!

– Может, это что-то менее очевидное? – Александра кивнула на зимний сад.

– Да нет, что ты! – рассмеялась Вера. – Мы же не в шпионском боевике каком-нибудь живем! Я знаю все растения, которые стоят в моей мастерской и спальне, они совершенно безвредны. Это мой уголок мира и покоя… Его обустроила Лиза, она же, кстати, ухаживает за ним, если я, заработавшись, забываю. И после этого я обвинила ее в попытке меня отравить… А она простила! Иногда мне кажется, что она святая.

– Почему ты решила, что убить тебя хочет именно она?

– А это больше никому не выгодно. Если бы Максим захотел избавиться от меня, он бы просто со мной развелся, да еще и забрал опеку над Тимуром. Но сам Макс болен… Если он умрет сейчас, то наследницами станем я и Лиза, причем в равных долях: Лиза – как опекун Тани, она уже назначена, ну а я буду представлять интересы Тимура до его совершеннолетия. Но если не будет меня, она получит все. Я ведь говорила тебе, что я какой-то моральный урод? Думать такое про человека, который всю жизнь делал мне только хорошее… И это даже не худшее, что я о ней подумала!

– Что же тогда худшее? – удивилась Александра.

– Да там совсем бредовая теория заговора… Хотя что уже молчать, позориться – так до конца! В какой-то момент я подумала, что это Лиза подменила Тимура на кого-то другого… Я же говорила тебе, что это бред.

– Зачем ей поступать так?

– Да нет причины, все, забудем!

Версия была не такая бредовая, как казалось Вере. Тимур явно доверял тетке, она могла подговорить его прийти на тот пустырь. Если он увидел ее за рулем, он мог стоять, не двигаясь, полностью уверенный в том, что он в безопасности…

Но все упиралось в мотив. Зачем ей убивать собственного племянника, да еще так сложно и жестоко? А подменять зачем? Если ей нужно было избавиться от наследника, можно было инсценировать несчастный случай и сразу сбить Тимура насмерть – как бы цинично это ни звучало. После потери ребенка свести с ума его горюющую мать было бы куда проще. Или дело как раз в этом тонком давлении на психику Веры? Вот только Лиза не могла быть уверена, что Вера распознает подмену, сомнительная ставка в такой дорогой игре. Если же Лиза хотела избавиться от Веры и взять под опеку того, кто считался теперь Тимуром, зачем вообще тратить время и деньги на подмену? Тимур был тихим и покладистым, он бы сделал то, что сказано. Он был слишком мал, чтобы сопротивляться и мстить за мать.

Эта история продолжала существовать в том же ключе, что и раньше: только что-то начинало сходиться, как впереди намечался тупик.

Александра как раз размышляла об этом, когда со стороны двери прозвучал неоправданно резкий окрик:

– А вы что здесь делаете?

У приоткрытой двери теперь стояла Мария Савельева, которая умудрилась добраться до мастерской неслышно – несмотря на высоченные каблуки. Это впечатляло настолько, что даже пропадало желание сразу послать ее к черту. Так что Александра отреагировала так, как и полагалось соседке Сандре: показательно смутилась.

– Маша, ты чего? – изумилась Вера. – Тима только вечером будет!

– Да я к тебе заехала – проверить, как ты. Могу тебя к доктору отвезти.

Что ж, значит, она все-таки устроила Веру в свою клинику и теперь хотела убедиться, что та не сорвется с крючка. Получается, смерти ей желает все-таки Мария… А у этой-то какой мотив?

Мария и сама поняла, что повела себя слишком резко,