В общем, мы старались сохранять тайны неразоблаченными. До поры.

— Вот и хорошо, — сказала она. — Значит, нам не надо волноваться о всех вампирах на свете.

На ней было серое шерстяное вязаное платье, черные чулки и черные кожаные сапоги до колен. Уютное платье и агрессивные сапоги. Мягкая внутренняя сторона бедра и жесткая внешняя. Это совсем не шутка портного, просто замечание человека, у которого вовсю играют гормоны. Прошла уже половина фазы до следующего полнолуния, и в ее запахе появились новые нотки. Под изысканным ароматом «Шанели» я чувствовал ее второе Я, которое издавало сильный запах тайного убийства и жестокости. Я чувствовал исходящий от нее жар. Голод, который нельзя утолить ничем, кроме живой плоти, заполнял ее существо. И следующие двенадцать дней этот голод будет лишь усиливаться. В нас обоих. Синхронно.

— Да, — сказал я, — но этот болтливый идиот опасен. Он выглядел так, будто впервые в жизни увидел оборотня. Есть что рассказать дружкам. Если среди них окажутся вампиры, которые в курсе происходящего, совсем скоро они возьмут нас на мушку. Этот болван расскажет после ужина веселенькую историю про оборотня, и оп! — они уже нас выследили. Нет. Пора уезжать.

— Сейчас? Сегодня?

— А ты хочешь сидеть и ждать, пока они нас выследят?

Она встала с кресла, подошла ко мне, обняла и поцеловала.

— Нам не стоит ехать вместе, — сказал я неуверенно.

— Не сходи с ума.

— Но они пока не знают о тебе. А если узнают…

— Это все в прошлом. Теперь есть только ты и я. И все.

Пауза. Мой член уперся в нее. В этот момент я понял, что ее поцелуй всегда сможет отвлечь меня от любых хмурых или параноидальных мыслей. Ее талия в моих руках — магическая геометрия, которая уносит меня назад к истине, к началу начал, в место, где обитает душа, где можно сойти с ума. Она — воплощение истины-красоты, как у Китса.[38]И я не могу противостоять ее чарам. И мне придется просто жить и принимать все, что бы ни готовило будущее.

— Ну, мы можем подождать полчаса, — сказал я, положив руки на ее круглую попку.

— И что, теперь так будет всегда?

— Не знаю.

— Тогда поторопись, — сказала она, — пожестче и побыстрей, пожалуйста.

Той ночью мы уехали из Нью-Йорка (такси до Центрального Аэропорта и «Амтрак»[39]до Чикаго), не тратя время на обсуждение планов или маршрута. Она знала, что я уже все продумал, так что требовать объяснений было бы с ее стороны грубо, особенно учитывая интуитивную связь между оборотнями. Так что мы старались обойти этот вопрос и не думать о неотвратимом жутком конце путешествия, как хитрые детишки, которые обо всем знают, но помалкивают. Когда она забывала о самообладании, становилось заметно, как она ненавидит себя за то, кто она есть, хотя уже долгие месяцы отчаянно пытается смириться с собственной природой. Она уже прошла посвящение чужой кровью, но остатки сентиментального прошлого еще не погибли. Она стала монстром, но все, что было ей так дорого и что она потеряла, все еще не давало ей покоя, какая-то сила снова и снова заставляла мысленно возвращаться в детство и сожалеть о нем. Но в одну реку нельзя войти дважды. И от этого, конечно, больно. Она была столь многими любима, маленькая черноглазая Лула с высоким лбом и родинкой над губой. Превращение в оборотня должно было отрезать ее от прошлой жизни навсегда, но не тут-то было. Процесс самоидентификации продолжался. Я страдал, глядя, как страдает она, и сердце мое разрывалось на части.

— Как ты справляешься с фактом, что должен был умереть по крайней мере уже пару раз? — спросила она однажды.

Для кого угодно, кроме новоиспеченных любовников, кровать в поезде «Амтрак» стала бы целым испытанием. Маленькие занавески на окне были распахнуты и открывали быстро несущееся мимо ночное небо, по которому плыли закрученные ветром серые и иссиня-черные облака. Поезд был наполнен запахом быстрорастворимого кофе и сухим кондиционируемым воздухом.

— Ты родился в 1808 году — не ожидала, что когда-либо произнесу подобное, — то есть двести лет назад. Это наверняка вызывало у людей вопросы.

Практическая сторона дела всегда вызывает интерес.

— Сейчас с этим проще, — принялся объяснять я. — Проще чем когда бы то ни было, если у тебя есть деньги. Дело всегда только в деньгах. Принцип с годами не меняется: ты просто платишь нужным специалистам. Раньше это были опытные старики в подвалах с лупами, чернилами, печатными формами и прессом. Теперь это молодые парни на чердаках и с компьютером. Так что доставать поддельные свидетельства о рождении, паспорт, водительские права или номер социального страхования — плевое дело. Ты даже представить себе не можешь, чего можно добиться, если уметь обращаться с банковскими счетами, кредитками, закладными, ссудами и портфелями ценных бумаг. Для обычного человека этого более чем достаточно. Но когда ты прожил несколько жизней, нужно быть находчивее. Когда впервые занялся подделкой документов, я думал, что не выдержу этого. Я думал, что не смогу так дальше жить.

— Что же ты сделал?

— Я стал своим собственным сыном.

— О-ля-ля!

— Джейкоб Марлоу Старший превратился в затворника, когда ему стукнуло 42, то есть в 1850 году. Я больше не мог откладывать это: люди начинали замечать, что я не меняюсь с годами, совсем.

Она передернула плечами.

— Что такое?

— Ты. 1850 год. Мне казалось, я уже привыкла, но это по-прежнему звучит дико. И если честно, я не так уж много помню о 1850-м. Вышел «Дэвид Копперфильд» Диккенса. Вордсворт умер. Больше ничего не припомню.

— Мои воспоминания не связаны с такими важными для истории событиями. Я помню свою простую частную жизнь. Дворецкий греет руки у камина. Эти нелепые огромные дома. Дамская шляпка, лежащая в кресле.

Она попыталась представить время, когда настоящий момент будет от нее так же далек, как для меня теперь 1850-й, и почувствовала холодок от ускользающего будущего, похожего на хвост кометы. Она вздрогнула, повернулась ко мне и обхватила мое бедро ногой.

— Продолжай, Джейкоб Марлоу Старший.

— Джейкоб Марлоу Старший удалился в затворничество. Можно так сказать?

— Это неважно, милый.

— В общем, он отправился в затворничество, если так можно сказать, в 1850 году. Но он обосновался не в Англии, а в одном секретном месте, о котором знали лишь мои адвокаты. Вообще-то, я редко там бывал. Не мог себе этого позволить.

Потому что, как ты знаешь, нам нельзя допускать, чтобы трупы скапливались горой в одном и том же месте — осталось недосказанным. Она кивнула в знак того, что понимает причины и хотела бы обойти эту практическую сторону вопроса.