Господь лет жизни, – вспоминал Патриарх, – я никогда не забуду этого события. В моей памяти сохранятся десятки тысяч людей, которые выходили навстречу святым мощам. Когда мы отъехали от Москвы, шел моросящий дождь, и сотрудники ГАИ не разрешали бросать цветы на дорогу, чтобы не создавать аварийной ситуации. И тогда люди выстилали цветами обочину дороги и стояли на коленях, с зажженными свечами. Под дождем они шли к автобусу, в котором стояла рака с мощами, чтобы только прикоснуться к ним. Молитвенное предстательство преподобного не посрамит тех надежд, которые возлагает на него православный народ. И не случайно, что именно в прошлом году были обретены его святые мощи – в то трудное время, когда злоба и противостояние так бурно проявляли себя. Преподобный Серафим напомнил нам о необходимости стяжания мирного духа, который будет умиротворять людей, помогать переживать испытания»[237].

До конца своих дней Патриарх Алексий II напоминал людям, что Церковь – это не просто место, куда священники ходят «на работу», а то, без чего невозможно прожить. Эта позиция позволяла Предстоятелю избегать конфликтов как внутри Церкви, так и снаружи.

Патриарх Московский и всея Руси Алексий II.

В. Ходаков

Так, например, в середине 90-х годов Патриарху, с одной стороны, удалось обуздать радикальные течения внутри некоторых приходов, с другой – постоянно напоминать о важности религиозного образования и катехизации для пастырей и мирян. Кроме того, Патриарх Алексий был противником крайних церковных реформ, например сокращения времени служения литургии: «Мысль о „слишком продолжительной“ литургии не может возникнуть у человека, который, произнося со священником слова молитвы перед причащением: „Вечери Твоея тайныя днесь, Сыне Божий, причастника мя приими“, ощущает себя участником Тайной Вечери и слышит голос Спасителя: сие есть Тело Мое, которое за вас предается; сие творите в Мое воспоминание (Лк. 22: 19); сие есть Кровь Моя Нового Завета, за многих изливаемая во оставление грехов (Мф. 26: 28)»[238].

Также осторожно Патриарх Алексий относился и к участию Церкви в политике. С одной стороны, он неоднократно говорил о том, что власти должны заботиться о людях, особенно стариках, детях и инвалидах, с другой – напоминал, что Церковь находится вне политики: «Попытки втянуть отдельных священнослужителей в политическую борьбу были всегда, не прекращаются они и сегодня. Обострение приходится на период выборов Президента России, депутатов Государственной Думы, глав администраций республик, краев, областей, городов. Мы знаем об этом и принимаем все меры, дабы решительно пресекать эти недостойные порядочных христиан попытки расколоть нашу Церковь по политическому признаку»[239].

Эта взвешенная позиция Предстоятеля Русской Православной Церкви принесла свои добрые плоды: в конце 90-х – начале 2000-х годов новая модель церковно-государственных отношений наконец была выработана. В принятом на Архиерейском Соборе документе «Основы социальной концепции Русской Православной Церкви» звучали следующие слова:

«Нельзя понимать принцип светскости государства как означающий радикальное вытеснение религии из всех сфер жизни народа… Этот принцип предполагает лишь известное разделение сфер компетенции Церкви и власти, невмешательство их во внутренние дела друг друга.

Церковь не должна брать на себя функции, принадлежащие государству: противостояние греху путем насилия, использование мирских властных полномочий, принятие на себя функций государственной власти, предполагающих принуждение или ограничение. В то же время Церковь может обращаться к государственной власти с просьбой или призывом употребить власть в тех или иных случаях, однако право решения этого вопроса остается за государством.

Государство не должно вмешиваться в жизнь Церкви, в ее управление, вероучение, литургическую жизнь, духовническую практику и так далее, равно как и вообще в деятельность канонических церковных учреждений, за исключением тех сторон, которые предполагают деятельность в качестве юридического лица, неизбежно вступающего в соответствующие отношения с государством, его законодательством и властными органами. Церковь ожидает от государства уважения к ее каноническим нормам и иным внутренним установлениям»[240].

Речь шла о поддержке государством традиционных для России конфессий, в том числе о сотрудничестве светской власти с Русской Православной Церковью при невмешательстве в ее внутренние дела.

При этом и Церковь настаивает на своей независимости от государства. Так, в тех же «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви» прямо говорится о праве православных христиан давать нравственную оценку тем или иным действиям государственной власти. В крайних случаях Церковь может даже призвать своих чад к мирным формам гражданского неповиновения[241].

Святейший Патриарх Московский и всея Руси Алексий II в Кижах.

Фото 1992 г.

За время патриаршества Алексия II Русская Церковь смогла не только в разы увеличить число действующих храмов, но и сделала все возможное, чтобы православные христиане могли бы донести свои пожелания до светской власти и активно участвовать в жизни страны. Появились православные школы и вузы, в светских школах удалось ввести курс «Основы религиозной культуры и светской этики», в рамках которого преподаются и Основы православной культуры.

Наконец, Патриарху Алексию II удалось практически невозможное – объединить Русскую Православную Церковь в России и за ее пределами. 17 мая 2007 года в Москве в Храме Христа Спасителя Предстоятелем РПЦ МП и Первоиерархом РПЦЗ митрополитом Лавром был подписан Акт о каноническом общении Русской Православной Церкви за границей с Русской Православной Церковью Московского Патриархата.

На этом моменте исторического воссоединения двух частей единой Церкви мы и закончим свое повествование: ведь исторические книги не пишутся о современности. Преодоление одного из самых болезненных расколов XX века – заслуга и патриарха Алексия II, и митрополита Лавра, и свидетельство того, что там, где действует Святой Дух и любовь, могут происходить настоящие чудеса, причины которых не в состоянии объяснить историк.

Впрочем, о мистическом опыте Церкви нужно писать совершенно другую книгу.

Послесловие

Живая жизнь, а не «религия ксерокса»

Любая книжка по истории неизбежно упирается в проблему толкования прошлого и оценки современности. Любой человек пристрастен – у него есть свои «любимцы» и те, чей опыт он не воспринимает, не принимает, а иногда и не понимает.

Историк, по выражению Марка Блока, всегда ищет человеческие следы. Но любой читатель детективов знает, что даже гениальный сыщик не может расследовать все преступления в городе. Шерлок Холмс иногда отказывал своим клиентам, и те должны были сами решать свои загадки.

Точно так же и историк имеет право остановиться и сказать: «Я не могу интересоваться всеми темами одновременно. Я не могу написать полную и исчерпывающую историю Церкви».

Невозможно рассказать о христианстве на трехстах страницах