Попытки заглянуть за железный занавес — без особого на то разрешения — не позволялись даже видным чиновникам. 22 мая 1947 года заведующий отделом внешней политики ЦК партии Михаил Андреевич Суслов доложил своему начальству:

«В Министерстве угольной промышленности СССР фильмы, получаемые из английского посольства, просматривались в помещении Министерства и на квартире у министра т. Засядько. Эти просмотры организовывал заместитель управляющего делами Министерства член ВКП(б) Я. Шрагер, который лично поддерживал связь с английским посольством через сотрудника редакции «Британского союзника» советского гражданина Ю.Л. Шер.

Отдел внешней политики ЦК ВКП(б) в начале апреля с.г. сообщил о связях Министерства угольной промышленности с английским посольством в МГБ СССР (т. Питовранову). Спустя несколько дней т. Питовранов сообщил, что вышеизложенные факты подтвердились и Ю.Л. Шер арестован и в настоящее время находится под следствием».

«Британский союзник» — еженедельник, который британское министерство информации со времен войны издавало для русского читателя. Юрий Львович Шер знал несколько языков, он был профессиональным переводчиком. Сидел в Экибастузе, в лагере, в который привезли и осужденного офицера-артиллериста Александра Исаевича Солженицына.

Контакты с иностранным посольством и просмотр иностранных художественных фильмов рассматривались как антигосударственное преступление. Советские чиновники предупреждение поняли и от иностранцев шарахались как черт от ладана. Детей дипломатов — проверенных товарищей — старались держать подальше от западной заразы.

В 1950 году в протокол заседания политбюро записали:

«Вопрос Комиссии по выездам за границу при ЦК ВКП(б).

1. Считать нецелесообразным направление детей школьного возраста за границу для проведения летних каникул. Обязать Главное управление советским имуществом за границей… обеспечить этим детям нормальный отдых в пионерских лагерях, санаториях и домах отдыха в СССР.

2. Предложить Комиссии по выездам за границу разрешать выезд за границу для проведения летних каникул детям школьного возраста лишь в исключительных случаях».

В июне 1948 года Екатерина Фурцева собрала пленум Фрунзенского райкома. Обсуждался вопрос «О работе партийных организаций научных учреждений и вузов района по осуществлению указаний товарища Сталина о дальнейшем развитии науки». Пригласили руководителей научных учреждений района и устроили им то, что в те годы называлось накачкой.

— Райком партии, — сообщила Екатерина Алексеевна, — проверяя, как выполняются указания ЦК ВКП(б), заслушал отчеты секретарей партийных организаций ряда институтов. Основные недостатки — слабая постановка идейно-политического воспитания научных сотрудников. Коммунисты института биохимии подвергли критике книгу профессора Рубинштейна «Общая физиология», в которой изложение материалов было основано на некритическом использовании работ буржуазных авторов. Значение классиков русской и мировой науки Сеченова и Павлова полностью игнорировалось…

В институте юридических наук, докладывала Фурцева, партийная организация вскрыла грубые политические ошибки в научных работах профессоров Ошеровича, Шифмана, Гурвича. Бывший заведующий сектором института Гурвич на протяжении многих лет восхвалял зарубежную правовую науку и не показал принципиального отличия и преимущества советской демократии над демократией буржуазной. Особенно крупные ошибки были допущены в работе партбюро Института организации здравоохранения и истории медицины. Коммунисты института своевременно не разоблачили космополитических взглядов бывшего заместителя по науке профессора Страшуна. Вопреки исторической истине он изображал великого русского хирурга Пирогова убежденным западником…

Не только профессиональные партработники, но и именитые ученые произносили те же нелепости. Потом оправдывались:

— Давление на нас было оказано из таких высоких сфер, что мы извивались как угри на сковородке. Я после своего выступления три дня рот полоскал.

Не десять лет, как велел Сталин, а много дольше внушали ненависть к загранице, Западу, к Америке в первую очередь. Успешно внедряли в массовое сознание недоверие ко всему чужому. Академические институты сочиняли псевдонаучные труды о мировом заговоре против нашего народа.

Все это сопровождалось неумеренным самовосхвалением.

Как же не поверить в собственное превосходство и высокую духовность, если об этом твердят на каждом шагу! Развернулась борьба с «низкопоклонством перед Западом». Все, что шло из западных стран, даже в точных науках, называлось реакционным. Ученым приходилось вычеркивать ссылки на иностранных авторов. Таким примитивным образом утверждался приоритет отечественной науки. Доходило до абсурда.

«Даже цитировать иностранных авторов не полагалось, — вспоминал академик Александр Мясников, — редакция их имена все равно должна была вычеркивать, так как советская наука — передовая и только несоветский человек может «преклоняться перед заграницей». Даже название некоторых диагностических признаков или методик стали «русифицироваться». Точку Эрба для выслушивания аортального диастолического шума переименовали в точку Боткина (который, ссылаясь на Эрба, указывал на ее значение); симптом Битторфа стал симптомом Тушинского, хотя сам Михаил Дмитриевич и не думал открытие Битторфа приписывать себе. Появился «симптом Кончаловского», хотя это был хорошо известный симптом Румпель-Л еде. Шло беззастенчивое ограбление интернациональной науки и воровское приписывание ее открытий отечественным ученым (конечно, без их согласия)».

В 1948 году в Военной краснознаменной академии связи имени С.М. Буденного обсуждалась работа будущего создателя первой системы противоракетной обороны и члена-корреспондента Академии наук Григория Васильевича Кисунько. Его книгу выдвинули на Сталинскую премию. Но начальник кафедры основ марксизма-ленинизма проявил бдительность, заявил, что в книге Кисунько только в предисловии говорится о приоритете отечественной науки, а в самой книге — сплошь иностранные фамилии: Максвелл, Гельмгольц, Герц… Ученый совет академии отменил выдвижение книги на премию.

На очереди оказалась физика.

Открытие теории относительности и квантовой механики изменило физику. Она стала для многих непонятной. Физики разделились на тех, кто понимал современную науку и смог работать в атомном проекте, и на тех, кто оказался профессионально непригодным. А это всё как на подбор были правильные товарищи, не сомневавшиеся в линии партии и правительства.

Создание советской атомной бомбы едва не сорвалось — по той же причине, по какой нацистская Германия лишилась ядерного оружия. У нас тоже нашлись ученые, которые выступили против теории относительности Альберта Эйнштейна и квантовой механики — как «враждебных учений».

Весной 1947 года в «Литературной газете» появилась статья «Об одном философском кентавре», написанная членом-корреспондентом Академии наук Александром Александровичем Максимовым. Он преподавал философию в МГУ. Максимов обличал квантовую механику, называя ее «идеалистической». На партийном языке это было опасное обвинение.