Переезжая, она и не вспомнила, что поначалу собиралась оставить горшок хозяевам. Сама отнесла его в машину, обхватив так крепко, как не обнимала никого из своих любимых, — их-то она не опасалась уронить и разбить. Может быть, зря.

День переезда выдался морозный, а Сабина не сообразила прогреть машину, прежде чем переносить растение, но перец и бровью не повел, уронил на залитый зимним солнцем подоконник нового дома несколько обмороженных листьев и принялся жить дальше как ни в чем не бывало. Ничем его не проймешь, такой молодец.

И вдруг — тля. Еще вчера все было в порядке, а сегодня нежные молодые листья сплошь покрыты бледной пакостью, шевелящейся, копошащейся, кушающей.

Откуда она взялась посреди зимы, в квартире, где перец был единственным растением? Откуда вообще берется эта мелкая мерзкая дрянь? Самозарождается из воздуха, из черных мыслей, из скверной кармы горе-садовода? Неведомо.

Сабина понятия не имела, что тут можно сделать. Нормальные люди в таких случаях звонят, например, бабушке. Или маме. И спрашивают, как быть. Бабушка, однако, умерла еще до Сабининого рождения, а вторая, которая по отцу, если и была жива, то вряд ли догадывалась о существовании внучки. Мама же некстати увлеклась буддизмом за компанию с новым немецким бойфрендом, а потому истреблению живых существ в лице тли способствовать не желала. Впрочем, если бы и желала, толку от нее, потомственной горожанки, уморившей на своем веку полдюжины дареных кактусов, все равно не было бы. «Зачем я вообще ей звонила?» — недоумевала Сабина, вспоминая, сколько стоит в будний день минута разговора с Берлином, и прикидывая, как долго они болтали.

Чертов перец. Чертова тля. Чертов Ежи.

— Чертов Ежи, — сказала она вслух. И повторила: — Чертов, чертов, чертов Ежи, хороший мой, ну как же так, а.

Ежи был всегда, вернее, почти всегда. Первые шесть лет Сабине приходилось справляться с жизнью в одиночку, а потом появился Ежи, как ответ на ее страстные младенческие молитвы о старшем брате, который станет защищать от врагов, придумывать интересные приключения и отвечать на важные вопросы. Вышел во двор, такой высокий — почти до неба, такой взрослый — аж в четвертом классе. Уже почти в пятом. Сказал всем: «Я теперь здесь живу». Сказал Сабине: «Гляди, что у меня есть» — и достал из кармана калейдоскоп, она как начала смотреть, так целый час не могла оторваться. Сказал вредным мальчишкам: «Эту мелкую не трогать, а то будете иметь дело со мной». И с этого дня Сабинина дворовая жизнь стала такой замечательной, что вспоминаешь — сама себе не веришь. А все Ежи, не кровный, не молочный, не названный — гораздо лучше, добрыми ангелами посланный брат. Самый прекрасный человек в мире, таких вообще не бывает.

А теперь Ежи в больнице. Уже вторую неделю зачем-то там лежит, как дурак. Говорит, просто на обследовании. Сабина и хотела бы ему поверить, но никак не получается, потому что ясно же, все совсем не просто, и от того, что мы не называем некоторые страшные вещи своими именами, проще не становится. И совершенно непонятно, как жить в мире, где с таким хорошим Ежи все настолько хреново. И главное, зачем. Никак, низачем — такие вот примерно ответы.

И как прикажете надеяться на лучшее, если именно сейчас чертов перец, который принес Ежи, сплошь покрылся неведомо откуда взявшейся прожорливой дрянью и вряд ли переживет такое нашествие. И тогда…

«Стоп, — говорит себе Сабина. — Никаких „и тогда“. Не выдумывай. Симпатическая магия, бред, ахинея и мракобесие. Перец — это одно. А Ежи — совершенно другое. Никакой связи, мало ли, кто кого кому принес». И еще великое множество здравых вещей говорит себе Сабина, но все они гроша ломаного не стоят на фоне иррационального, сокрушительного, неистребимого, как тля, знания, что связь есть, и дело, стало быть, плохо. Так плохо, что хоть вот прямо сейчас ложись и помирай, чтобы не стать свидетелем собственного ближайшего будущего.

Чертов, чертов перец. Проклятая тля.

«Интернет, — думает Сабина. — Ну! В сети должно быть море информации, как бороться с тлей. А как же!» Окрыленная, она несется к компьютеру, тычет в клавиши — бесполезно. Ну ничего себе. Никогда еще такого не было. То ли провайдер бастует, то ли модем накрылся тазом из высококачественной меди; это, безусловно, можно выяснить. «Интересно, сколько времени я угрохаю на переговоры со службой поддержки?» — думает Сабина, натягивая джинсы. Она уже приняла решение — ноутбук в сумку, за четверть часа добежать, например, до «Кофеина» на Траку, там бесплатный вайфай, можно быстренько вызнать все про борьбу с тлей — и пулей по магазинам, потому что скоро они начнут закрываться, а до завтра ждать совершенно невозможно. «Надо сегодня же опрыскать чертов перец каким-нибудь полезным ядом, я же спать не смогу, пока его рядом вот так заживо жрут», — думает Сабина, шнуруя ботинки — скользкие, заразы, хоть плачь, зато теплые, на меху, в отличие от кроссовок, в которых сейчас разве только в ближайший супермаркет выскочить, да и то подвывая на бегу от холода.

«Поразительно, — думала Сабина пять минут спустя. — Вот просто потрясающе. Сидишь дома, считаешь, что все у тебя так плохо — хуже не бывает. Ежи в больнице, перец от тли погибает и, в довершение всех бед, Интернет гикнулся. А потом вдруг оказываешься в сугробе возле помойки со сломанной, скорее всего, ногой и понимаешь, что прежде у тебя была очень даже неплохая жизнь. Да что там, просто прекрасная. Целое, неповрежденное, свободно передвигающееся тело — это такое несказанное счастье, что на все остальное вполне можно забить. Дура неуклюжая. Обязательно тебе надо было нестись по этому катку. Спешила она, блин. Ну вот, везде успела, поздравляю. И что теперь? „Скорую“ вызывать? Похоже, придется».

Сабина прислушалась к ощущениям. Нога, конечно, болит зверски, о том, чтобы встать, и речи нет, после первой же попытки она взвыла в голос. Но может быть, все-таки не перелом? Вывих, растяжение, что там еще случается с ногами, неприятное, но не очень страшное, то есть излечимое в кратчайшие сроки, без гипса и, упаси боже, операций. «Мне нельзя сейчас перелом, — в панике думала Сабина, — у меня же дома перец засохнет, пока я в больнице буду; впрочем, тля сожрет его гораздо раньше, а потом сама издохнет от голода, и я этого не увижу. Невелико утешение, но уж какое есть».

Все внезапно стало так хреново, что ни плакать, ни даже жалеть себя Сабина уже не могла. Исследовала внутреннее пространство на предмет стойкости, надежды на благополучный исход или хотя бы невыносимой муки, готовой взорваться криком и слезами, но не нашла там вообще ничего, кроме гулкой, темной, мерзлой пустоты. Все, предел, конец света уже наступил, и наилучшим выходом было бы отключиться, погасить ставшее бесполезным сознание. А оно почему-то никуда не девалось. И значит, придется жить дальше. Сабина полезла в карман за телефоном, чтобы позвонить в «скорую». Чего тянуть, сидеть на льду, слегка припорошенном снегом, совершенно точно не помогает от переломов, но и к мгновенной безболезненной смерти не приводит. К сожалению. А то можно было бы оставить все как есть.

И тут с неба раздался глас. Гулкий и басовитый, как положено.