Ингорю Гнездов тоже не понравился, любопытных глаз много, таращатся на него, как на невидаль какую. Даже ножкой топнул, чтоб увели от людей скорее. Олег рассмеялся:

– Привыкай, княжич. Князь всегда на людях, учись так смотреть, чтоб вокруг тебя глаза долу опускали!

Хорошо Олегу, он большой, сильный, а Ингорь маленький и слабый…

Князь старался не задерживаться и все делал вид, что идет к грекам караваном, чтоб не успели Аскольду донести. Для этого даже товар кой-какой в Гнездове взяли.

Дальше двинулись к Любечу. Услышал Ингорь случайно, как воевода Торлоп говорил Олегу про детинец Любеча, что на горе стоит, брать трудно будет. Князь согласился, но был уверен в победе. И еще услышал тогда Ингорь то, что понял много позже – Олегу сообщили, что жена Вадима Храброго, убитого Рюриком, осталась жива и схоронилась с его малюткой-сыном. На эти слова князь ответил, что тоже ведает, потому и взял Ингоря с собой, а не оставил пока в Ново Граде. Мальчик не понял, о чем шла речь, но запомнил, что Вадимов сын для него угроза.

Любеч и впрямь пришлось воевать, но варяги быстро взяли детинец, многих порубили, город пограбили и сожгли. Олег скрипел зубами и старался быстрее увести дружину из Любеча. Торлопу он выговаривал, что нельзя оставлять за спиной обиженных. Тот захохотал во всю глотку:

– Ты прав, Ольг! Надо вернуться и всех добить!

– Всех не добьешь, а те, кто останется, соберут вокруг себя других недовольных и ударят в спину!

Воевода только отмахнулся:

– Отобьемся, князь!

К Киеву подошли рано утром. Оставив большую часть дружины прятаться за поворотом реки, Олег пересадил самых сильных варягов в две лодьи, укрыл их шкурами, как тюки с товаром, и, наказав Торлопу не соваться раньше времени, а главное, беречь Ингоря, уплыл с Раголдом к городу.

Ингорь не понял, почему воевода Торлоп остался, а купец Раголд ушел с князем. Торлоп в ответ усмехнулся:

– Хитер твой князь, хочет обманом Аскольда на берег выманить, точно это Раголдов купецкий караван, а не вои в лодьях.

Для Ингоря потянулись тревожные часы ожидания. Наконец на реке показалась лодья с сигналом, что можно подплывать. Олег справился с Аскольдом и Диром без дружины, а вот в город войти без своих воев не решился.

– Княже, по реке лодьи плывут!

Аскольд вскинулся:

– Откуда? Что так испугался?

Славич мотнул головой в сторону севера:

– Из Ново Града…

– И что? – удивился Аскольд. – Варяги? Чего трясешься?

Тот помотал головой теперь уже отрицательно:

– Не-е… торговые, да только сердце что чует.

Аскольд уставился на Славича как на что диковинное, недолго смотрел так, потом оглушительно захохотал:

– Ты что, девка на выданье, чтоб в своем доме гостьбы пугаться? – Махнул рукой. – Пусть плывут!

Все же вышел поглядеть на лодьи. Ничего важного, на реке стояли купеческие лодьи новоградцев, на таких много ходят. Только мимо не пошли, а встали. Тоже не диво, в Киеве торги не хуже ильменских, а то и лучше. Кликнул к себе Славича:

– Узнай, пойдут ли мимо либо у нас постоят. Не то я оружие-то фризское погляжу, ежели есть.

Славич исчез, но недолго был, вернулся, зашептал, делая страшные глаза:

– Княже, заходить не хотят. Мечи фризские есть, да только…

– Ну что?! – Аскольд начинал злиться на Славича.

Тот чуть повел плечом:

– Нет у них товара особо на лодьях. Не купцы они.

– А лодьи точно новоградские?

– Да, княже, там Рюриков сын – Ингорь болезный, просит к себе выйти, мол, в город ходить не хочет, мимо поплывет. А тебя просит прийти, чтоб увидеться, давненько не встречались. И князя Дира тоже.

– И-инго-орь… – протянул Аскольд. – Куда плывет?

– Говорит, что с купцами, мол, свет поглядеть хочет. Спрашивал, пропустишь ли через свои земли?

Аскольд довольно усмехнулся, одичал совсем братец в своих лесах ильменских, пусть по свету поплавает. Кивнул:

– Позови Дира.

Немного погодя в терем к князю, высоко поднимая длинные ноги, вошел Дир. Рядом с кряжистым невысоким Аскольдом Дир выглядел еще более худым и нескладным. Аскольд сказал о лодьях на реке и просьбе Ингоря о встрече. Дир кивнул:

– Я ведаю о том. Не ходи, княже, пусть сам сюда будет. Только без дружины.

– Кого бояться?! – разозлился вдруг Аскольд. – Хворого мальчишку, с которым десяток купцов? Забыл, какой младший сын у Геррауда?

Дир допил квас, поднесенный заботливой Красавой, наложницей Аскольда, и, отирая усы, покачал головой:

– Ингорь-то слаб, да Рольф у него силен. Слышал, что он в Ново Граде сильно стоит, ни один находник без страху для себя не сунулся, боятся. И кривичей, и чудь, и весь, всех, кто вокруг, под себя подмял. Ингорь у него за пазухой сидит.

У Аскольда характер резкий, вскочил, зубами заскрипел, по гриднице побежал. Дир другой, спокойный, хотя и тощий, нескладный, стоит, смотрит. Побегал брат, чуть успокоился, а как говорить стал, снова распалился:

– Про Ольга ведаю не хуже тебя, да только не в чистом поле стоят, а у нас под стенами. Чего бояться? Они вон с купчишками, а у нас дружина рядом!

– То-то и оно, что у нас под стенами… С чем стоят?

Аскольд дернул щекой, тоже что-то чуял недоброе. Только хотел Славича звать, чтоб Ингоря в крепость привел, как тот сам на пороге:

– К тебе купец, княже.

Другой бы на месте Дира взъярился, что Славич обращается только к Аскольду, но Дир точно мимо ушей пропустил, что возьмешь с неразумного?

– Какой купец?

– Новоградский…

– Один?

Кивнул Славич:

– Един, княже.

– Ну, зови… – удивился тот.

В гридню, склонившись перед притолокой, шагнул купец. Дир мысленно удивился, экие они все у Ольга немаленькие, под себя подбирает? Аскольд тоже глядел на рослого купца с опасением, купец ли?

– Ты кто?

Тот согнулся, сколь рост позволял, протянул князьям что-то в богатое корзно завернутое:

– Я купец новоградский, а изначала свейский, Раголд. То моя лодья у берега стоит. С дарами к вам, князи.

– Что это? – кивнул на подношение Аскольд.

Купец, не разворачивая, подал сверток на вытянутых руках, точно не слышал вопроса:

– Прими, княже, с поклоном.

Аскольд кивнул Славичу:

– Возьми.

Тот подскочил, суетливо стал разворачивать, стоя чуть боком, чтоб Аскольду видно было, что там. Как сбросил корзно, ахнули оба князя – на руках у Раголда лежали клинки от мечей! Без рукоятей, но какие! И без пробы было ясно, что лучшей фризской стали, что звенеть станут, ежели тронешь, что пополам согнутся и выпрямятся без следа…