Примерно такая же картина наблюдается и по другую сторону Атлантики, где республиканцы уже всерьез обсуждают возможность восстановления системы долговых тюрем. В апреле Джордж Буш подписал закон, который ужесточает требования к тем гражданам, которые решили отделаться от кредиторов, объявив о личном банкротстве.

В свою очередь, противники республиканцев предлагают решение проблемы, которое пока еще выглядит невинной шуткой: «Не пора ли подумать о чем-нибудь новеньком – например, о тюрьмах для кредиторов? Почему бы не посадить под замок сотрудника банка, который оформит дурацкий кредит?» Так или иначе, о некоторых древних формах взаимоотношений заимодавца и должника нам, вероятно, еще придется вспомнить.

Разорения и Разорение

Когда эта книга была готова к печати, мой шеф заметил, что, на его взгляд, в ней не хватает заключения, – обращения к личной, человеческой истории «из жизни». Возможно, из моей собственной жизни. Легко сказать!

Ведь лично мне разорение в обычном сегодняшнем понимании не грозит, потому что я не занимаюсь бизнесом. И у меня нет знакомых олигархов, тем более разорившихся. А те разорения, о которых я могла бы рассказать, никак не тянут на «крупнейшие мировые», и это совсем другая история. И все же…

И все же, может быть, я кое-что знаю о разорениях. Или, вернее, о Разорении.

Все дело в генетическом опыте, памяти поколений. Разорение разорению рознь.

Господа, о которых идет речь в этой книге, потеряли не последний кусок хлеба, не крышу над головой, не семью, не свободу. Они утратили лишь то, что было дано им сверх необходимого – состояние или даже его часть.

Знают ли они о том, что такое настоящее разорение? Знают ли о том, что такое разорение абсолютное, в масштабах огромной страны? Что значит потерять привычный, казавшийся таким устойчивым и единственно возможным образ жизни, лишиться главных земных ценностей – семьи, дома, любимого дела, хлеба насущного, свободы и самой жизни?

Я могла бы рассказать о своих предках, среди которых не было бедняков. О дворянах, купцах первой гильдии и крепких крестьянах. Вот они – смотрят с немногочисленных чудом сохранившихся выцветших фотографий: осанистые чернобородые прадеды (сидят) и строгие красавицы прабабки (стоят). Серьезные и достойные люди. Сердце России – Волга и Заволжье. Они трудились, не покладая рук, растили и учили многочисленных (до восемнадцати!) детей. Просторные, крепкие дома, большие семьи, тетушки, нянюшки… И отдыхать умели – приглашали гостей, музицировали. А еще собирали библиотеки. Для себя и для потомков.

Я могла бы рассказать о том, как внезапно кончилась та жизнь, и о том, что уготовила им жизнь в совсем другом мире. О том, как преследовала их новая власть, как глумилась над их верой, как отбирала то, что было нажито тяжелым трудом. Дома? Три революции, четыре войны. Семьи? Тех, кто уцелел, раскидало по всей стране от Прибалтики до Урала, потому что жили люди не там, где хотели, а там, куда их посылали – хорошо еще, если работать, а не по этапу. Библиотеки? Сгорели в буржуйках, сгнили в брошенных домах, может быть, пошли на самокрутки экспроприаторам. Деньги и драгоценности? Разве это не самое малое, что пришлось тогда потерять?

Но главное потеряно не было. Мои прадеды верили в Бога и старались держаться подальше от власти. Может быть, поэтому они не были уничтожены под корень. Но их детям – моим дедам и бабушкам – выпало пережить войну, эвакуацию, разруху послереволюционную и послевоенную. Голод. Тиф. Проводы мужей на фронт и их чудесное возвращение.

Жизнь не прервалась. Появились на свет мои родители. На их детство пришлась война. И они хранят детские воспоминания о жизни довоенной, как их отцы и матери, родившиеся до первой мировой, – о дореволюционной.

А потом… Но что было потом, все знают. Это уже наш живой опыт.

Я могла бы обо всем этом рассказать, и, может быть, когда-нибудь рассажу. Но все дело в том, что мой генетический опыт – не только мой и не только родовой. Как, впрочем, и ваш опыт, уважаемый читатель, – ведь ваши предки жили в те же времена и в той же стране, что и мои, и у вас есть свои старые фотографии и свои удивительные семейные истории. Уникальный и неповторимый опыт предков – опыт всего народа, всей страны, огромной России, пережившей великое Разорение.

Однажды, будучи в гостях в одном огромном старинном (крестьянском!) доме во Франции, моя мама поинтересовалась, давно ли живут в нем хозяева. И услышала в ответ: «Наша семья живет здесь лет триста». Есть ли в России дома, в которых представители одного рода прожили хотя бы век? Есть ли семьи, не раскиданные по необъятной стране, а то и по всему свету? Много ли Иванов, помнящих родство, знающих предков хотя бы до четвертого колена?

Может быть, поэтому, читая о разорении банков и компаний, о многомиллиардных потерях олигархов, думаешь не о том, сколько бабла и цацек они потеряли, а о том, как долго простоят их коттеджи и особняки. И о том, как долго проживут в них хозяева.

Что они знают о разорении, эти господа, о которых идет речь в этой книге?

Пожалуй, меньше, чем мои прадеды и деды.

И я, хотя мне не грозит разорение в обычном сегодняшнем понимании (потому что я не занимаюсь бизнесом), может быть, все-таки кое-что знаю о разорениях. Или, вернее, о Разорении.

Генетический опыт, память поколений.

Разорение семейных гнезд. Разорение страны.

Валерия Башкирова

В книге использованы материалы журналистов ИД «Комерсантъ»:

Алексея Байбакова, Константина Бенюмова, Владимира Гендлина, Марии Голованивской, Дмитрия Гришанкова, Кирилла Гуленкова, Ксении Ивановой, Татьяны Комаровой, Светланы Локотковой, Сергея Манукова, Сергея Минаева, Бориса Митрофанова, Василия Никитина, Петра Рушайло, Евгения Сирина, Ангелины Сириной, Кирилла Пряничкина, Анастасии Фроловой, Евгения Хвостика, Никиты Чудиновских, Андрея Шмарова.