Рядовые члены возглавляемой Мериным оперативной группы удручённо молчали. Мерин повторил вопрос, медленно растягивая слова.

— Кому она могла доверить реализацию самой опасной части своего сценария?

Ярослав Яшин неуверенно поднял согнутую в локте руку.

— Можно, я попробую? Нина Щукина — сценаристка — могла доверить реализацию самой опасной своей части или режиссёру или исполнителю заглавных ролей…

Трусс его укорил.

— Не сбивай его, Яша. Неужели непонятно: в нашем случае режиссёр и артист в одном флаконе. Да, Сивый?

Мерин снисходительной паузой потушил робкие всполохи юмора.

— Она могла доверить подобное только человеку, патологически в неё влюблённому! В противном случае и киллера надо убирать, а это уже задачка не для скромной труженицы кареты «скорой помощи». Она же не профессиональная преступница. Теперь дальше. Ты говоришь, — Сева ткнул пальцем в сторону Яшина, — Щукин не показывает выручку. А, может, её и нет, выручки-то? Может, он на нуле или в минусе, так что и показывать-то нечего? Может такое быть? Бизнес у него лицензионный, легальный то бишь, а за легальный бизнес после дефолта — сами знаете, никто гроша медного не даст, тем более он «фармаколог», у него Брынцалов в конкурентах, этот не подавится. Может, Щукин-то в разоре стоит, долги платить нечем, на себя заказухи ждёт — носа не кажет? Может такое быть? Дальше. Владимира Сомова, у которого бизнес с Кораблёвым, мы не нашли, правильно, Анатолий Борисович? Отчества его Вера Нестерова нам не сказала — не знает — а Владимиров вы сколько в Москве перебрали? Вот именно. И что? Нет такого бизнесмена Сомова Владимира. Значит дело у него подпольное, криминальное и, надо полагать, не безуспешное, потому что только такого рода «бизнес» после пресловутого дефолта и смог выжить. Правильно? Что же получается…

На этот раз первым оказался Трусс. Он перегнулся через стол и вытянутой рукой стал трясти перед меринским носом.

— Можно я? Можно я, Всеволод Игоревич?

— Попробуйте, Трусс. — Сева был серьёзен. Анатолий Борисович встал по стойке «смирно».

— Получается следующее: гадкая девочка Нина отравила хорошую девочку Женю Молину, потом попросила влюблённого в неё мальчика Витю Щукина убить другого мальчика, Слюнькина, но как бы руками третьего мальчика — Димы Кораблёва, чтобы самой жить с ним половой. Витя согласился, но взамен потребовал от неё заставить Диму поспособствовать в экспроприации процветающего бизнеса четвёртого мальчика, Володи Сомова. Дима согласился, потому что не мог выговорить ни слова: ему набили е…к. А Сомов, жадный, отдавать свой бизнес не согласился. Витя Щукин упёрся: «Не буду убивать даром, я бедный». А Нине хочется жить половой жизнью и она говорит: «Тогда убей сначала Слюнькина, а потом убей и Сомова и некому будет не соглашаться». Правильно, Всеволод Игоревич?

Яшин откровенно хохотал. Сева насторожился.

— Ну — дальше. — Он хорошо изучил Трусса и понимал, что тот ни за что так быстро не сдастся. И не ошибся.

— Дальше? А дальше — больше. Что дальше? Дальше, если в ближайшие дни мы узнаем об убийстве некоего Сомова Владимира, можно смело переводить меня в следующий класс с высшим баллом по логике мышления.

Он по-грузинскому обычаю протянул Мерину ладонь для удара. Тот не принял предложенного тона, чем немало удивил старшего товарища.

— Ладно, проехали — не заметили. — Это прозвучало как-то не по-труссовски мрачно. — А теперь слушайте сюда, мальчики, — рядовой член группы выходит на оперативный простор. Включи диктофон, начальник, потом издашь как учебное пособие. Значит так: Нину Щукину брать нельзя — бугры не позволят. Они, суки, доказательства любят, а их нет. Это факт. Далее: почему мы так быстро забыли о весьма привлекательной женщине Светлане Нежиной? Она этого не заслужила: куда прикажете девать мужские швейцарские часы фирмы «Роллекс», виртуозно, Всеволод Игоревич, не без зависти скажу, обнаруженные вами в квартире этой одинокой женщины? А? Выбросить? Жаль. Не дешёвые. Говорят, неплохо ходят. Уликами мы не завалены, да и наитие это ваше — не совру — одно из самых сильных моих жизненных впечатлений, жалко коту под хвост. Теперь вы, Всеволод Игоревич, если мне не изменяет память, сказали, что «сценаристкой» могла быть только страстно любящая женщина. Предположим. Но как раз именно Нежина как нельзя лучше подходит под это ваше предположение: Кораблёв у этой барышни был первым мужчиной, первый, так скажем, «посетитель». Если я правильно помню ваш рассказ — он её ещё в школе чуть ли не указницей оттрахал. Мог, кстати, и раньше присесть годков эдак на пятнадцать. Но сейчас не в этом суть. Он — первый. А для нимфеток наших первый — это, верьте моей начитанности, не жук на скатерть сделал гадость. Это — страшное дело. Смерть. Вернее, наоборот — жизнь. Новая жизнь. Второе рождение. Другая субстанция — жен-щи-на! Улавливаете? Не мне вам рассказывать, орлы. Я прав? — Он подмигнул Мерину заговорщически. — Они своих первых как отца с матерью помнят, любят, почитают. Все последующие — ни в каком приближении. Так что, мальчики, пока я жив: хотите, чтобы вас любили, старайтесь как можно чаще быть первыми. Но я, кажется, углубился, как, путая ударения, говаривал один мой президент. Главное: могла ли эта наша Светлана ради своего «первенца» на мокруху пойти? Да как чихнуть при сильном насморке. Далее. Перейдём к Нестеровой Вере. Вы не устали? — Трусс заботливо обвёл глазами обоих. — Тогда вперёд. Скажите мне — кто такой этот самый Туров, или, как его, Ту-туров, который якобы сообщил Вере о сгоревшей квартире на Шмитовском? Кто он такой? Я вас спрашиваю, гражданин начальник, кто он такой? Наша уважаемая артистка Вера Нестерова без видимых причин беззастенчиво врёт, вы её в этом — опять же низко клоню голову — уличаете, и… что? Что?! Так врёт она или нет?

Если нет, то и суда нет. А если — да, то зачем? Зачем взрослой женщине врать следователю? Просто начиталась про барона Мюнхгаузена? Сомнительно. Разве это не повод, чтобы оставить несчастную Щукину в покое и переключиться на киношную знаменитость, которая, кстати, тоже страстно души не чаяла в нашем Казанове, если хотела за него замуж? Вы утверждаете — она вас соблазняла. И это тоже не в её пользу: соблазнять она могла для того, чтобы «замазать» следователя. Хотя… — Анатолий Борисович мечтательно вскинул глаза вдаль, помолчал. — Могла и просто из любви к этому занятию: они ведь для этого все как одна и губки красят, брови выщипывают, попки брючками обтягивают. Сколько ей, ты говоришь? Сорок? Да-а. Сверстников не уговоришь-не уложишь: те поди свежачком балуются. Кто постарше — морока: изведёшься до кондиции доводить. А тут — на тебе: конь необъезженный, только погладь по крупу — дуло в землю упрёт. Такое не часто выпадает. За-хо-те-ла. Не допускаешь? Зря, Сивый, с интуицией у тебя порядок, а с этим делом пробел. Ничего — это наживное. — Трусс помолчал, взглянул на часы. — Ребята, время позднее, вы меня останавливайте, а то ведь я один живу, давно ни с кем не разговаривал. Ладно, поехали дальше. С Верой Нестеровой разберёмся, недаром говорят, что все артистки б…ди. Но нас не проведёшь, Вера Нестерова, мы таких Нестеровых Вер в гробу мно-о-о-о-го, — он с удовольствием сел на букву «о» и долго с неё не слезал, — видели, не на тех напали-с, Вера Нестерова. Ну-ка живо: кто такой Тутуров или завтра же под расстрел. И все дела, разговор окончен. Так что и Нежина Светлана со своим ё…ным салоном и Нестерова Вера со своим Ту-туровым и женскими чарами…