Встреча состоялась через три дня. Удивительно, но Гринберг все-таки согласился поговорить с шадринскими. Правда, непонятно, для чего ему это понадобилось: то ли для демонстрации своей независимости, то ли для удовлетворения самолюбия, то ли для того, чтобы в последний раз заявить: никаких кредитов, а тем более процентов возвращать не собираюсь.

Впрочем, кидала, конечно, еще не знал, кто еще, кроме Ракиты, будет представлять на этих переговорах шадринских.

Беседа проходила в Тель-Авиве, в головном офисе одной из многочисленных фирм Гринберга. Меры безопасности наверняка бы сделали честь Форт-Ноксу, месту хранения золотого запаса Америки. Сперва Ракиту и Солоника просветили металлоискателем и предложили пройти под «аркой», какие устанавливаются в аэропортах. Затем на всякий случай обыскали, и только после этого повели в кабинет Боруха Гринберга.

Вооруженная охрана бизнесмена хранила бдительность, не спуская с визитеров глаз, — наметанный глаз Саши Македонского сразу же определил, что пистолеты-пулеметы «узи» сняты с предохранителей.

Борух Гринберг — невысокий, сутулый, с глубокими залысинами, похожий на комичного местечкового еврея-ростовщика, героя ШоломАлейхема, был явно в настроении. Об этом свидетельствовала и не сходившая с лица довольная усмешка, и надменный взгляд, который он почему-то никак не мог зафиксировать на чемто одном, и покровительственно-барские жесты. Весь его облик как бы говорил: присаживайтесь, господа российские бандиты, времени у меня не так уж и много, но так уж и быть, готов вас выслушать…

Первым начал Ракита. Выложив перед кидалой финансовые документы, он официальным тоном вновь напомнил о совместном проекте, о кредите, и о поддельном залоге, и о многом другом, после чего, вопросительно взглянув на собеседника, поинтересовался:

— Мы только хотим услышать еще раз: да или нет? Получит ли наш банкир деньги и обещанные проценты?

Гринберг для вида пошелестел бумагами и, отодвинув их, произнес:

— Бизнес — это всегда риск. И уж если человек человеку — волк, то бизнесмен бизнесмену — тем более. Никто не заставлял вашего банкира давать мне кредит. Никто не стоял над ним с пистолетом — мол, подписывай бумаги, а то убью. Он подписал сам и лоханулся, а значит — вы тоже, коли дали согласие. — Кидала немного помолчал, а затем добавил с подкупающей откровенностью: — Да, я кинул вас вчистую. Признаю честно. Хватит у вас ума и изворотливости — киньте меня в следующий раз.

Впрочем, на Ракиту эти слова никакого впечатления не произвели. Безусловно, он был готов к такому продолжению беседы.

— Господин Гринберг, — невозмутимо произнес он, — вы знаете, кто сидит слева от вас?

Тот с нескрываемым высокомерием взглянул на Солоника.

— Какой-то из ваших… Этих самых, — и он прищелкнул пальцами, подразумевая под «этими самыми» бандитов.

— Не совсем, господин Гринберг, — со значением продолжил шадринский. — Если мы с вами переговорим конфиденциально, вдвоем и без свидетелей, я вам кое-что объясню.

В специальной комнате для переговоров, куда несколько удивленный хозяин пригласил одного Ракиту, они пробыли недолго — минут десять. Но когда Гринберг, пропустив гостя вперед, вышел в кабинет, его нельзя было узнать: куда только подевался наглый, уверенный в себе и своих неограниченных возможностях господин?!

Взглянув на Солоника так, будто бы это был, как минимум, шиитский фанатик-смертник, пришедший по его душу, Борух пробормотал растерянно:

— Зачем же так сразу?

— Вы знаете нас как серьезных людей, — пожал плечами Ракита. — Мы не стали бы приводить к вам самозванца. Не верите — наведите справки. Но повторяю, в этом деле наши интересы представляет и он — Александр Солоник, известный также как Саша Македонский.

Вскоре Гринберг немного совладал с собой — лишь волосатые, похожие формой на сосиски пальцы нервно барабанили по инкрустированной крышке стола.

— Мне надо подумать, — пробормотал он. — Слишком большая сумма, если с процентами, я сразу не смогу найти такие деньги.

— На раздумья — три дня, — жестко объявил шадринский. — Кстати, в Москву звонить не советую. Не поможет. Против лома нет приема…

Спустя полчаса Солоник и Ракита, взяв напрокат машину, возвращались в Иерусалим. Израиль — страна небольших расстояний, и чтобы добраться из одного конца в другой, достаточно нескольких часов…

— Ну, что скажешь? — спросил Ракита, обгоняя армейский грузовик.

— А что я должен сказать? — отозвался Саша весело. — Тер с Гринбергом ты, а я помалкивал.

— Я тебе говорил, что все решится, — усмехнулся собеседник. — Стоило тебе появиться, чтобы он понял: закрысить лавье не удастся. Понял, чем это может для него закончиться. Тебе даже выступать не пришлось…

Ракита говорил что-то еще, но Македонский уже не слушал собеседника.

Сегодняшняя сцена в офисе Гринберга вновь воскресила в памяти давнюю беседу с чекистским генералом из Москвы. Происходила она в специальном Центре подготовки в Казахстане и во многом стала для Солоника этапной.

«Александр Сергеевич, — спросил тогда человек, назвавшийся оперативным псевдонимом Координатор, — скажите, скажите честно: вам нравится, когда вас боятся?»

Да, умение внушать страх — капитал, который Македонский обрел вместе с умением метко стрелять. Страх всегда стоит денег. И вовсе не обязательно выслеживать жертву, ловить ее в перекрестье оптического прицела. Знаменитому киллеру, никогда не знавшему промаха, достаточно просто появиться и назвать себя. Одно его появление даст гарантию, что вопросы будут решены в его пользу…

Вопрос Ракиты прозвучал словно в подтверждение этим мыслям:

— Так на какой счет тебе деньги перечислять?

— Потом, потом, — отмахнулся Саша. И неожиданно вспомнил о каких-то загадочных «чекистах», служивших, согласно туманным объяснениям Ракиты, «крышей» Гринберга.

Уж не их ли заказы все это время и он сам исполнял?

Вопрос остался без ответа. Впрочем, встреча с Куратором, назначенная на пятнадцатое сентября, должна была кое-что прояснить…

Человек, отдавший «органам» едва ли не половину сознательной жизни, как никто другой умеет сдерживать эмоции. Взрываться, кричать, метаться по комнате, опрокидывая стулья, — занятие столь же глупое, сколь и бесполезное. Нервные срывы никому и никогда еще в серьезных делах не помогали. Скорей, наоборот, всплески эмоций как, пожалуй, ничто другое мешают сосредоточиться и принять единственно правильное решение…

Координатор, прослуживший на Лубянке двадцать семь лет, всегда придерживался этого немудреного правила. Точнее, старался придерживаться. Однако новости, полученные им сегодняшним утром из Израиля, вывели его из равновесия.

Приехав в офис, расположенный в старинном особняке Китай-города, бывший кагэбэшный генерал никак не мог прийти в себя. Долго разминал сигарету тонкими пальцами, крошил на полировку стола табак, нервно щелкал зажигалкой, так и не прикуривая. А прикурив наконец и сделав несколько затяжек, сразу же потушил окурок. В возбуждении ходил по кабинету, бесцельно снимал трубку телефона, словно намереваясь кому-то позвонить, но затем бросал ее на рычаг.