12 декабря Марушевский и Айронсайд отправились на железнодорожную станцию, где находились 2-я и 3-я роты, выступавшие на фронт. Генералы не были до конца уверены в восстановлении порядка. Роты были построены без оружия, и непонятно, как солдаты или как арестанты: «…обе роты были выведены на площадку и построены между ротой английской пехоты и ротой английского же дисциплинарного батальона…». После резкого выступления Марушевского, роты были разведены по баракам, у которых был выстроен английский караул. Через некоторое время Марушевский один вошел в барак: «Я сказал им, что, если они дадут честное слово быть верными и хорошими солдатами, я сниму английский караул и верну им оружие. Солдаты клялись, называли меня “отец родной”, “батюшка”, настроение их проявилось бурной радостью и криками “ура!”»[393]. Очень похоже на дрессировку животных, такая же смесь кнута и пряника и под занавес эффектный заход дрессировщика в клетку.

Иностранные военные одобряли действия Марушевского, но им было трудно понять «загадочную русскую душу» (по меткому выражению М. Вишняка – «Толстоевского»). Иностранцев больше всего поразило, что роты, отправлявшиеся на фронт, пели песни. Если Марушевский в разговорах с иностранцами продолжал нести бред, столь удобный и привычный для них, что «мы русские необычайно широки, бесшабашны», то сам он считал, что «напускной веселостью солдаты желали показать сочувствие власти, показавшей свою силу». Марушевский писал, что посланные на фронт роты «выделялись потом своею отличною службой до самого конца всей северной эпопеи»[394].

Большую роль в создании армии сыграло восстановление доверия офицерского корпуса к высшему командному составу и к политической власти, после ухода из правительства ненавистных офицерам Лихача, Маслова, Дедусенко. Командовать армией стал генерал Марушевский, а генерал-губернатором Северной области был назначен генерал-лейтенант Е. К. Миллер. В результате даже самые непримиримые офицеры пошли на службу в армию. Таким офицером был полковник генерального штаба князь А. А. Мурузи, назначенный 22 января 1919 г. командующим русскими войсками на Двинском направлении.

В связи с нехваткой офицеров, правительство и командование прилагали усилия для привлечения на Север русских офицеров, оказавшихся в Европе. Чайковский на заседании правительства 20 ноября говорил о необходимости ускорить приезд офицеров из-за границы. В конце ноября на заседании ВУСО было принято постановление о принятии мер к отправке на Север «Архангелогородцев и желательно офицеров». «Необходимо иметь в виду, – писал Марушевский, – что если рота в нормальной армии нуждается в 3–5 офицерах, то в гражданской войне число офицеров должно быть увеличено в два-три раза. Так я поступал в первые месяцы работы, но к весне положение осложнилось тем, что на фронте было около десяти полков, а в офицерах был некомплект даже по старому штатному составу»[395]. Но офицеры не ехали на Север. В мае 1919 г. прибыли всего 15 человек. Только в июле 1919 г. в Архангельск приехали около 400 офицеров.

Качество офицерского состава играло большую роль в создании армии. Об офицерах Северной армии, в первую очередь о фронтовых, большинство авторов воспоминаний отзывались очень хорошо. Интересно, что люди различных политических взглядов, как монархист Марушевский и правый эсер Соколов, высоко оценивая качество офицерского состава, по поводу его политических взглядов делали диаметрально противоположные выводы. Соколов писал: «В большей своей части оно было не только весьма высокого качества, не только превосходило офицерство Сибирской и Юго-Западной армий, но отличалось от офицерства Добровольческих частей. Оно было не только храбро, оно было разумно и интеллигентно. В большинстве это были или местные, вышедшие из партизан, или приехавшие через Англию, недавние пленные в Германии. Кадрового офицерства было немного, во всяком случае, кадровое офицерство терялось в общей массе не кадрового, занимая к тому же чаще всего должности в штабах»[396]. Марушевский считал лучшими совсем других: «В офицерской среде я должен отметить, прежде всего, монархические устремления, к которым примыкали лучшие представители строя. Несомненно, что чувство долга и верности сумели сохранить в себе элементы, еще не тронутые тлетворным влиянием революции к монархическому течению примыкали лучшие представители кадрового офицерства, наиболее подготовленные для строевой работы»[397].

Элементарной справедливости от участников Гражданской войны ждать не приходилось. Офицерский корпус в Северной армии был неоднородным. В него входили местные жители, часть которых получила офицерские звания во время Первой мировой войны. Они составляли большинство офицеров партизанских отрядов и частей. Наиболее правыми монархически настроенными офицерами были переброшенные из Петрограда на север члены различных антисоветских подпольных организаций, типичным представителем которых был Чаплин. Лучшие из них хорошо показали себя на фронте и понимали, что для победы в Гражданской войне нужно искать новые методы командования. Таким офицером был Мурузи. Из-за границы офицеры приезжали в основном из Англии и Германии. Эти люди добровольно поехали воевать в далекий и чуждый для них Северный край ради свержения большевистского режима. Марушевский создал небольшой штаб – 25 офицеров, в большинстве непригодных к строевой службе. Он делал все возможное для ликвидации всех учреждений и штабов, без которых фронт мог обойтись.

Мобилизацию на Севере существенно облегчало то, что вся система снабжения находилась в руках англичан. Поэтому на протяжении всей Гражданской войны снабжение русской армии вооружением, боеприпасами, продовольствием было поставлено на голову выше, чем в других белых армиях, с невероятной коррупцией. По докладу генерал-губернатора правительство в конце ноября – начале декабря приняло ряд постановлений об отпуске средств для выплаты жалованья «служащим уездных воинских присутствий», а также для найма помещений под их канцелярии[398]. В первую очередь осуществлялся учет и призыв всех офицеров и унтер-офицеров. Марушевский писал: «Уездным воинским начальникам даны были указания о призыве последовательно срок за сроком подлежащего повинности населения дабы в деталях подготовить помещения, одежду и кухни»[399]. Многие архивы воинских присутствий в бурные революционные годы были уничтожены, что серьезно затрудняло проведение мобилизации. Призыв стали осуществлять при помощи деревенских старост. Айронсайд описывал, как это происходило: «Офицеры, занимающиеся набором рекрутов, появлялись в деревнях и зачитывали постановления правительства, после чего проводился смотр всех молодых людей. После беглого медосмотра всем годным к воинской службе мужчинам призывного возраста отдавался приказ прибыть в Архангельские казармы. Марушевский сообщил мне, что не было ни одной попытки уклониться от службы путем побега»[400]. Впрочем, последнее утверждение не вызывает доверия. Кто-то уклонялся от призыва, тем более что на бескрайних просторах Севера это было сделать очень просто. Успех в создании массовой армии объяснялся и денежным довольствием военнослужащим и их семьям, и победами войск Колчака, и надеждой на скорое воссоединение двух армий, и присутствием в области десятков тысяч иностранных солдат.