Я оглянулся.

– Где человек?

Торкилстон указал пальцем.

– Вот тот…

Я сказал наставительно:

– Моряка лишь раз в жизни называют человеком, и то когда он за бортом.

– Ого, а почему?

Я пожал плечами.

– Наверное, в их представлении моряк – нечто запредельное. А если упал за борт, то дурак или просто человек, что одно и то же… А та корзина на верху самой высокой мачты именуется клотиком. Нет, вороньим гнездом, а клотик – кончик мачты. Не спрашивайте почему, моряки ревниво берегут свои тайны. Оттуда лучший обзор, и вопль «Земля!» звучит обычно сверху.

Он уважительно покачал головой.

– Как сложно… А зачем второй на том остром носу?

– Это вторая военная тайна, – ответил я. – У всякой профессии свои тонкости. Лучше вон на тех баб посмотри!

Зачем второй устроился на бушприте, эта такая наклонная мачта на вытянутом носу корабля, служит для растяжки парусов, не знаю, хотя для меня пусть не слишком сложно, но ненужно. Я лорд, мелочи уже вне моего высокого внимания, а вот бабы в море…

Ну, бабы всегда бабы, они во все века вне всякой конкуренции.

Среди дельфинов в самом деле поднялась не то латимерия, не то ламинария, в общем, морская корова, которую в самом деле легко принять за типичную женщину, тоже корову с вот такими. Помню, иные матросы клялись, что видели даже бабс с ребенком на руках, а самые лихие истово утверждали, что ребенок у этих морских дев от них, мол, как-то по пьянке очутится на берегу, а там, сами понимаете, когда взыграет, не смотришь, что ноги переходят в хвост, да и не миссионеры мы, если правильно понимаете, ха-ха, что имеется в виду…

Торкилстон рассматривал недолго, икнул и метнулся к борту. Я не стал смущать своим державным присутствием, прошел дальше, переступая через бухты канатов, свежеотесанные бревна для будущего ремонта на ходу, если понадобится.

Корабль двигается, то приподнимаясь на волнах, то опускаясь, иногда довольно ощутимо зарывается носом, переваливается с боку на бок, как грузная утка. Некоторое время я ждал неприятных ощущений, все мы слышали о морской болезни, Торкилстон мог просто первым ощутить ее прелести, но она, наверное, сродни медвежьей: проходит час за часом, я постепенно приноровился шагать в такт качке и начал получать от плаванья одно удовольствие.

Справа в миле от нас медленно двигается берег, а далеко впереди еще медленнее вырастает белая стена Зуба Сатаны. Сэр Жерар собрал для меня все слухи о нем, но никто так и не мог сказать, насколько он широк.

Высоту можно прикинуть на глаз, это как с Великим Хребтом, но сведения о ширине основания Хребта удалось узнать лишь от тех, кто сумел перебраться на другую сторону по труднодоступному перевалу. Здесь же вообще ничего определенного, не считая того, что на той стороне Зуба Сатаны вся земля усыпана жемчугом, а дорожки в городах выложены плитками из чистого золота.

Для того, чтобы появился Великий Хребет, вовсе не требуется, чтобы два материка сшиблись, как два барана, на скорости бешено скачущих коней. Даже, если ползли друг другу навстречу медленнее улиток, все равно столкновение таких масс, даже соприкосновение, вызовет разрушение и крошение краев. А так как плиты еще некоторое время продолжали по инерции двигаться, то в месте встречи разрушенную породу выталкивало наверх и снова наверх, пока плиты не остановились, буквально склеившись в результате чудовищного давления.

И образовался крохотный вздутый шрамик. Названный совсем микроскопическими людскими существами Великим Хребтом. Наверное, в то же самое время возник и этот отросток…

За спиной послышались шаги, Торкилстон подошел неверной походкой, бледный, с непривычно вытянувшимся лицом. Ужасный шрам, обычно багрового цвета, стал неприятно лиловым.

– Ни за что не стал бы моряком, – сказал он со злостью. – Столько веков строят корабли, а не придумают, чтоб не качало!

Я пожал плечами.

– Почему не придумают? Давно решено.

Он вытаращил глаза.

– И что для этого надо сделать?

– Всего лишь строить корабли побольше, – объяснил я. – И чтоб двигались побыстрее.

Он раскрыл глаза еще больше, почти забыл про морскую болезнь.

– Куда уж больше! Разве больше бывают?

– Во много раз, – заверил я. – Мы их построим, дорогой друг.

– Ну, сэр Ричард… даже не знаю…

– Что?

– Да вот восторгаться вашим размахом или скорее драть от вас на другой конец света?

Ордоньес на капитанском мостике в традиционной позе героев моря: ни за что не держится, стоит подобно вбитому в толстые доски настила столбу, одну руку заложил за спину, пальцы другой сунул за пояс, красиво и надменно смотрит вдаль, настоящий граф с двумя десятками благороднейших потомков.

– Говорят, – сказал я, – самое приятное в мореплавании – близость берега, а в сухопутном хождении – близость моря… Верно?

Он подумал, пожал плечами.

– Близость нового берега, разве что? На новые острова натыкаться в самом деле интересно…

– Тот, – сказал я авторитетно, – кто господствует на море, хозяин и на суше. Ну, разве что не достанет какое-то крохотное королевство, запрятанное между гор? Хотя, конечно, на море непросто. Океан похож на толпу простолюдинов. Его могут всколыхнуть и легкий ветерок, и ураган.

Он скривил рот в усмешке.

– Скорее, похож на ветреную женщину…

Далеко впереди темная стена Зуба Сатаны все еще уходит в океан, но уже заметно понизилась, мы оба в разговоре не отрываем от нее взглядов, и оба вздрогнули, когда чужой корабль вынырнул из-за нее так неожиданно, что Ордоньес запнулся и пару мгновений таращил глаза.

– Все паруса!.. – заорал он. – Полный вперед!

Матросы помчались вверх по веревочным лестницам, мачта затрещала, паруса получили добавочную порцию ветра, корабль начал двигаться ускоренно, одновременно забирая слегка влево, наперерез чужому кораблю.

Я смотрел и не верил глазам: на верхушке единственной мачты трепещет черный флаг с оскаленным черепом.

– Побегу вниз, – сказал я торопливо, Ордоньес не ответил.

Внизу сэр Торкилстон спросил настороженно:

– Чему вы улыбаетесь, сэр Ричард, как… как…

– Как идиот? – закончил я.

– Ну, я так не сказал…

– Но подумали. Не отказывайтесь, так оно и есть. Что меня умиляет в этом мире, сэр Торкилстон, – потрясающая честность! Да-да, она самая…

– Что-о? Честность?

– Честность, – повторил я с удовольствием, – везде и во всем. Правда, многие из местных считают себя хитрецами, но какие из вас хитрецы, когда даже пираты – даже пираты! – вот уж от кого не ждать честности, поднимают на мачте Веселого Роджера! И всяк видит издали, что корабль принадлежит пиратам.