инструменты и щипцы и отправился к Балакиреву.

Жена Балакирева встретила государя с неизъяснимою радостью.

Когда царь стал советовать ей выдернуть больной зуб, то она начала уверять, что зуб у нее не болит, так как действительно он у нее не болел, а Балакирев обманул государя.

В это время вошли два гвардейца, схватили мнимую больную и посадили ее на стул, а Петр Великий, бывший, как известно, очень хорошим хирургом, тотчас выдернул у нее зуб, который начал гнить.

Царь, выдернув зуб, тотчас же ушел.

– Вот тебе мое наказание, – сказал Балакирев, обращаясь к жене после ухода императора. – Знай, что всегда буду то же с тобой делать, если ты не будешь меня слушаться.

Жена Балакирева после этого случая стала слушаться мужа и не надоедала ему больше своими капризами.

Раз как-то у князя Александра Даниловича была ассамблея. На ассамблею явился какой-то человек в старинном боярском кафтане и шапке из заячьего меха, а его шелковая борода зеленого цвета спускалась почти до пояса. Это был Балакирев. Повернувшись к царю, бывшему тогда на ассамблее, он повалился ему в ноги. Известно, что Петр отменил этот обычай – кланяться в ноги царю при встрече с ним. Отменяя такой обычай, император сказал:

– Я хочу поставить мой народ на ноги, а не заставлять его при мне валяться в грязи.

Балакирев, упав в ноги царю, воскликнул:

– Великий государь! Бьет челом твой нижайший и подлейший раб, боярский сын Дормидошка, по прозванию «пустая голова».

– Не по форме просишь! – закричал на шута Апраксин.

– Не по форме? – удивился Балакирев. – Сила не в форме, каравай и без формы хорош. Матушка сила меня и без формы с ног сбила.

Все захохотали.

Между тем шут встал и, проговорив формальное начало просьбы, продолжал:

– Пункт первый – укажи, государь, песню спеть. Пункт второй – и спел бы, да голосу нет. Пункт третий – был у меня голос, да сплыл – князь Александр Данилович оттягал, от того у него и голос гораздо громче моего стал, как закричит, так все его и слушаются; а я закричу, так только один дурак Балакирев меня слушается, одному ему страшно. Никто не хлопочет, а всяк надо мною же хохочет.

На этой же ассамблее у князя Александра Даниловича Меньшикова был также один из присутствовавших, какой-то коллежский советник, который, желая подшутить над Балакиревым, сказал:

– Ну, спой ее без голоса!

Этот чиновник был совершенно лысый.

Шут взглянул на него и спокойно отвечал:

– Горло без голоса все равно что голова без волоса; я чуть-чуть что не сотню таких голов набрал, как твоя, привел ко двору. Царь, ты, чай, это помнишь? – говорил Балакирев, обращаясь к царю. Советник покраснел[136].

Петр засмеялся тоже и сказал:

– Спой же песню.

Шут отвечал:

– Изволь, Алексеич, есть у меня голос, только не свой, а краденый. У меня борода длинна, да и у козла не короче. Свел я с ним дружбу и сослужил ему службу; у меня князь Данилыч голос оттягал, а я у козла голос украл. Запою, заслушаешься! Что твой петух! Случается, что и курица петухом поет. Почему же мне не спеть по-козлиному. А и то бывает, что иногда по речам – человек, по рогам – козел, а по уму – осел. Ну, слушайте, добрые люди, песню козла. – И с этими словами Балакирев затянул следующую песню:

ПЕСНЯ КОЗЛА

В государевой конторе

Сидит молодец в уборке,

На затылке-то коса

До шелкова пояса.

Перед ним горой бумага.

Сбоку спичка, точно шпага.

На столе чернил ведро.

Под столом лежит перо.

За ухом торчит другое.

Вот к нему приходят двое.

Поклонились до земли:

Мы судиться-де пришли

Этот у меня детина

В долг три выпросил алтына.

Росту столько ж обещал.

Я ему взаймы и дал.

И пошли мы на кружало,

Денег у меня не стало.

Что тут делать? За бока

Взял я разом должника,

Рост взыскал я – дело право!

Рассуди ж теперь ты здраво:

Сколько должен мне земляк?

Ничего-де. Как же так?

Поверши ты нашу ссору.

– Дело требует разбору!

Молвил дьяк на то истцам:

– Я вам суд по форме дам.

– Обещал ты сколько роста?

– Я не должен ничего-ста:

Дал мне три алтына сват

И тотчас же взял назад.

Взял он только рост условный.

– Коль не хочешь в уголовный —

Весь свой долг и штраф сейчас

Подавай тотчас в приказ.

– Ты за то, что без решенья

Не по силе уложенья.

Рост взыскал. любезный мой,

Заплати-ка штраф двойной.

Что ж вы как шальные стали?

Иль хотите, чтоб связали

И в острог стащили вас?

Исполняйте же указ!

– Как весь иск-то в три алтына,

Молвил тут один детина:

Сват, не лучше ль нам с тобой

Кончить дело мировой?

Дьяк вскочил да так прикрикнул,

Что никто из них не пикнул,

Только б ноги унести —

Заплатили по шести!

По окончании пения князь Меньшиков спросил Балакирева:

– А про какое время ты это пел, шут? Нынче уж таких судей не повстречаешь.

– Почему мне, дураку, знать это? – отвечал Балакирев. – Мое дело спеть, а про нынешнее время или про старинное сложена песня козлом, не ведаю, и дело это не мое. Тот пускай это смекает, кто всех умнее, а я, окаянный, всех глупее. Эй, вы, православные! Кто из вас всех умнее, выступи вперед да дай ответ князю Данилычу.

На зов Балакирева не выступил никто; тогда шут обратился к князю Меньшикову:

– Данилыч, меня не слушаются; прикажи-ка умному выступить вперед, зачем он притаился.

– Затем, что одни глупцы почитают себя всех умнее, – сказал кто-то Балакиреву.

– Ой ли, – отвечал шут, – а я почитаю себя всех глупее, стало быть, я всех умнее.

– Именно! – возразил Апраксин.

Шут Балакирев заметил однажды, что государь погрузился в такое размышление, что не замечал, как он, его шут, два раза входил в его кабинет. Такое