И вдруг рассердился, плюхнул видеокассеты на буфет. Ты же с этого чердака не вылезаешь, сказал он. Приехала сюда, в мой дом, а я даже запомнить не могу, как ты выглядишь! Можно подумать, ты уже в самолете сидишь и половину нашей дурацкой планеты облетела, черт побери.

Ладно, согласилась я, посмотрю с тобой фильм.

Во всех этих фильмах играл Джон Уэйн[60]. Восемь часов с Джоном Уэйном: он становился все моложе по мере того, как проходил день, — от толстого старого героя-пьяницы с пиратской черной повязкой на глазу, который вытаскивает девушку из змеиной ямы, полной змей и скелетов, до смазливого юноши с точеной фигурой, к которому мчится дилижанс, словно по велению судьбы. И когда он поджигает собственное ранчо, как это происходит в фильме с Джеймсом Стюартом[61]. Не может заполучить девушку — значит, и дом к черту. Какая глупость. От этого он еще больше становится героем.

Дождь льет с самого утра. До сих пор льет. Хорошо смотреть кино, когда за окном дождь; такой слегка мускусный запах — оттого, что целый день сидишь дома. Новости в обеденное время гнетущие: затонувший «Хералд оф Фри Энтерпрайз»[62]и все эти трупы в Бельгии. Хорошо было смотреть Джона Уэйна, несмотря ни на что — до и после.

Та девушка, Мелани, опять играет на фортепьяно. Кажется, она имеет какое-то отношение к Барбаре — ну, которая вешала занавески. Она говорила, что всегда сюда заходит, когда приезжает погостить к бабушке. У ее бабушки тоже есть пианино, но она все время жалуется, что из-за него ей не слышно телевизора, а вот мистер Маккарти не возражает против музыки. Сегодня она играет произведения из тетради Коула Портера[63]. А вообще собирается поступить в университет, если только у родителей денег хватит, говорит она, ей хочется стать адвокатом, и она надеется заработать немного денег игрой по кафе и барам, а тамошней публике нравится музыка вроде Коула Портера. Ты ведь жила в Лондоне, правда, там — блеск? Я ответила, что там хорошо, но одиноко, город грязный и огромный, и там не очень-то хорошо, если у тебя мало денег, и та квартира, где я жила, была настоящей помойкой, туда вечно кто-нибудь вламывался. Мистер Маккарти говорил, что ты была, кажется, в Оксфорде — да? Нет, в другом, во втором городе, сказала я. А-а, но это было похоже на «Возвращение в Брайдсхед»[64]? — поинтересовалась она, вспомнив фильм, который смотрела в прошлом году, в первый раз, когда его показывали, она была еще слишком маленькая, но теперь поняла, что фильм действительно хороший. Все там такие красивые, ей понравился Себастьян, так грустно было, когда это случилось. Я ответила, что там полно совершенно обыкновенных людей; пожалуй, это вполне обычное место, только там больше всего сосредоточено. Там много и красивых, и богатых людей, и много таких, кто одновременно красив и богат, или ни то ни другое, и в силу этих причин они совершенно безумны.

Ну, вроде как пьяные, да, вроде Себастьяна? — спросила она. Да нет, на самом деле по-другому, как правило, все по-другому, сказала я. Это скорее такое место, где люди думают, что они — особенные, ни на кого не похожие, лучше других. Поэтому там множество людей, которые разочаровываются в самих себе, и одновременно множество людей, которые никогда не разочаруются, как бы жизнь ни обернулась.

Я рассказала ей, как однажды осталась единственной дежурной в читальном зале. Вначале к столу выдачи подошел такой ученый с виду человек и показал мне фотографию принцессы Дианы в газете. Поглядите, обратился он ко мне, у нее же сквозь одежду все видно. Он говорил здраво и рассудительно — так говорят политики, выступающие по «Радио 4». Она же просто потаскуха, вот и все, продолжал он, есть девицы куда лучше, а они подают котлеты в закусочных «Уимпи», да и на вокзале Кингз-Кросс можно найти шлюх посимпатичнее. Я решила сделать вид, что его вообще тут нет. Это подействовало: он тоже начал делать вид, будто меня здесь нет, что он говорил не столько со мной, сколько с остальными людьми в зале. А уходя, он перегнулся через мой стол и сказал: я знаю, кто ты такая. Я все про тебя знаю. Я сразу все понял, пообщавшись с тобой.

Не успела я избавиться от него, как заметила женщину, которая бродила среди книжных стеллажей: она вытаскивала с полок телефонные справочники, потом запихивала их обратно. Она выглядела спокойной, но разговаривала сама с собой. Потом она села и начала плакать прямо в справочник, сначала тихо, слышались только легкие всхлипы, а потом — все громче и громче, тогда я подошла к ней и поинтересовалась, в чем дело, а она ответила мне шепотом: я хочу купить одно платье, оно продается только в «Мисс Селфридж», но мне не дают денег, значит, я не могу купить это платье. Я протянула ей свой носовой платок и предложила пойти выпить чаю, она извинилась за шум, мне так неловко, сказала она, я не хотела никого беспокоить. Потом пришел холеный молодой человек, и когда я сообщила ему, что книга, которую он спрашивал, находится у кого-то на руках, он устроил сцену — ударил кулаком по столу. Мне пришлось звонить вниз, охране, чтобы его вывели из библиотеки. А когда рабочий день закончился и я уже направлялась к выходу, на проходной стоял какой-то мужчина и жаловался на то, что видел, как азиатка пользуется компьютером: дескать, эти приборы изобретены не для таких, как она, и вообще, она слишком глупа, чтобы пользоваться компьютером. Знаешь, сказала я Мелани, это, конечно, красивый город, такой способен надолго отпечататься в твоем воображении, но в тот день я была им сыта по горло; я стояла по другую сторону дороги от часовни с прекрасными окнами, и свет проходил сквозь них и падал во тьму, уже вобрав насыщенные краски, и я подумала — а что, если зайти внутрь, посидеть там немножко, отдохнуть, тогда я разряжусь и выброшу из головы все, что видела за день. Но меня не пускали туда, требовали платы. И тогда я просто постояла снаружи. Эти камни! Мне хотелось взять топорик и хорошенько вдарить по ним.

Мелани, широко раскрыв глаза, кивала. Я работаю в «Би-энд-Кью», сказала она, и к нам постоянно заходят сумасшедшие. Люди, которые орут на тебя просто потому, что ты — всего лишь продавщица, и они могут на тебя орать. А еще бездомные, потому что мы открыты допоздна, добавила она. Они появляются, когда на улице холодно, а работники «Бритиш-рейл» выгоняют их с вокзала. Они всегда просят денег. Я никогда не знаю, как быть. Однажды в зал с кухнями зашла женщина — и стала делать вид, будто готовит ужин, будто что-то вытаскивает из ящиков, она, конечно, только притворялась, потому что в ящиках ничего не было. Управляющий выгнал ее из магазина.

Я не стала рассказывать Мелани о глупых актах вандализма, которые я на самом деле совершила, когда жила в том первом доме, где устраивались еженедельные сборища и дежурства — чья очередь покупать продукты и заниматься уборкой. Я продержалась там две недели. Все люди казались мне одинаковыми, еда мне не нравилась. Впрочем, что меня действительно доконало — так это субботние сборища, именовавшиеся в расписании дежурств: «Семинар по Совместной жизни». Кто-нибудь становился посреди комнаты, все остальные усаживались сбоку и называли всякие качества или привычки той девушки, которая их раздражала или огорчала; а она делала шаг вперед, если принимала критику, и шаг назад — если отвергала. Я наблюдала за тем, как женщина исполняет на ковре этот танец «вперед-назад». Вид у нее был такой, словно она вот-вот расплачется. Когда пришел мой черед что-нибудь сказать, я раскрыла рот, не представляя, о чем говорить, а все уставились на меня и ждали. Я почесала затылок. И сказала, ну, вы мне очень нравитесь, и, в общем, критиковать вас не за что. Кто-то позади меня подал голос, это же как-то неотзывчиво, правда? Женщина, стоявшая посреди комнаты, переводила взгляд с одного лица на другое, и вид у нее теперь сделался еще более растерянным, чем был раньше, до того, как я высказалась: она переминалась с ноги на ногу, не зная, куда ступить. Я извинилась и вышла из комнаты, позвонила в колледж Эми из телефона-автомата и, когда ее подозвали, спросила, можно ли мне сейчас зайти. Конечно, почему бы нет, ответила она, заходи, только возьми с собой какое-нибудь занятие, потому что я сейчас читаю, хорошо?