Я вдруг подумал, что не зря полковника хочет убить чуть ли не каждый второй человек из тех, кто его близко знает. Не только за невероятную жестокость и тонны пролитой крови, но и, наверное, за такие вот речи, подменяющие понятия и сбивающие с пути.

Как говорить с Мишей после такого выступления? Кто мне поверит, когда я затяну подобную же волынку, только на свой лад?

«Лучше бы тебе мельничный жернов повесили на шею и бросили в омут, чем… – пытался вспомнить я строчки из читанного однажды Евангелия, – чем соблазнишь ты хоть одного из малых сих». Вспомнить не получалось, а то, что всплывало в памяти, хоть и передавало общий смысл, совсем не обладало той силой проникновения и убеждения, которая была в старой книге.

– Мы победим, – повторил Бур. – Я хочу, чтобы все понимали, – полковник пристально посмотрел на меня, – что среди наших бойцов есть герои. Есть люди, преданные делу до последней капли крови. Не секрет, что многие хотели и хотят расправиться со мной. Но даже если их желания осуществятся и я погибну, врагам это ничего не даст. Пока жив хотя бы один из наших самых преданных бойцов, таких как Ратмир и его команда, никакой враг не завладеет инкубатором и нашими детьми. Еще раз повторяю. Мы победим. Мы найдем способы и средства… И именно с этой целью мы собрались здесь сейчас. Сегодня мы должны сделать попытку возродить ту технологию, которая поможет нам спастись от зверской расправы и спасет в дальнейшем, я в этом уверен, весь мир и все население планеты… Мураховский! – дал знак полковник.

И Мураховский со своей страдальческой гримасой на лице сделал два шага к столу и с тяжелым стуком выложил на него пистолет Макарова. ПМ.

Несмотря на потрясающее красноречие, с которым Бур пытался подтолкнуть всех нас к авральной работе, оживить пистолет не получалось.

Полки с игрушками отодвинули в сторону и на их месте закрепили на стене лист железа, покрытый резаной резиной. Я вспомнил, где видел нечто подобное. В армии похожие листы были в специальных боксах, расположенных во дворе караульного помещения. Там мы разряжали автоматы Калашникова и, целясь в лист с резиной, проверяли, не остался ли случайно в патроннике патрон. Помню, как однажды в соседнем боксе прозвучал выстрел – и какой шухер подняло по этому поводу начальство!

Короче, в течение часа, не меньше, то Мураховский, то сам Бур брали в руки «макарова», подходили к цилиндру, поплотнее, по возможности, прижимаясь к нему ногами, и целились в лист с резиной.

Мальчишки работали поочередно. Их тоже ставили поближе к сияющему нержавейкой цилиндру, чтобы максимально простимулировать способности к антивоздействию. Дети хмурились и даже говорили, что боятся, но не отказывались от работы. После того, что рассказал мне Смирнов, я уже и не знал, до какой степени они хитрят, а до какой действительно не справляются с задачей.

Каменное лицо полковника с меняющими размер зрачками не раз угрожающе нависало надо мной, а Мураховский все время пытался незаметно для мальчишек ткнуть кулаком по почкам, но ни я, ни Жанна ничем помочь не могли.

В конце концов, видя, что отец теряет терпение, подал голос Гриша.

– Дайте пистолет мне! – неожиданно сказал он.

Бур медленно вложил оружие в руку сына, придерживая ее своей рукой, поднял и показал, как целиться и как нажимать курок.

– Виталий, отойди назад, – назвал Бура по имени Мураховский.

Бур не послушал его и остался стоять там, где стоял, чуть впереди и несколько левее Гриши.

Я внутренне сжался, ожидая выстрела. «А что, если мальчик и на самом деле выстрелит в отца или, например, в ученого?» – подумал я.

Но прошла минута, потом другая, – выстрела не последовало.

В этот момент раздался стук в дверь с улицы и крик: «Полковник! Полковник! Откройте!»

Бур в раздражении и злобе выхватил пистолет из руки сына и кивнул Мураховскому. В дверях стоял боец из команды Ратмира, запыхавшийся, с каплями крови на щеке.

– В чем дело? – просипел Бур.

– Полковник… – повторил боец, глядя на нас.

Бур шагнул к дверям, уперся громадными лапами в косяк и склонил голову, чтобы охранник мог дотянуться и сказать ему на ухо. Через несколько секунд он выпрямился и отдал команду:

– Мураховский, оружие убрать. Дети пусть отдохнут, погуляют. Жанна – в дом. Дядя Ваня пусть побудет с детьми, расслабится и подумает, что не так. Через час повторим.

Он вышел. Через несколько минут вышли и мы.

– Миша, – спросил я, как только мы с мальчишками остались одни, – с тобой говорил Смирнов?

– Дядя Саша?

– Да, дядя Саша. – Имя Смирнова как-то вылетело у меня из головы.

– Говорил. Я могу передать вам записку в любое время, пока вы находитесь в инкубаторе. И назад могу вернуть, то есть ответ получить от вас.

– Наверное, стоит носить с собой карандаш. У тебя нет, случайно, лишнего?

– Есть. – Миша вытащил из нагрудного кармана курточки несколько шариковых ручек и пару простых карандашей. – Выбирайте.

Я взял прозрачную, с фиолетовым колпачком. И один карандаш для подстраховки, вдруг закончится стержень.

– Послушай, Миша, – сказал я, поглядывая на Гришу и Петю.

– Дядя Ваня, вы не бойтесь их. Они никому ничего не расскажут. Во-первых, мы друзья. А во-вторых, они обещали.

Ну, раз обещали – значит, не расскажут. Тихие всегда держат данные ими обещания.

– Миша, как ты узнал, что меня ищут?

– Вас и Анфису, – поправил мальчик.

– Как? Ведь Щит не пропускает никакие сигналы.

– Да я подслушал, как пельмень говорил с Ратмиром.

– Какой пельмень?

– Ну, Мураховский. А что, разве не похож?

– Похож. Пельмень с больной головой, – сказал я как бы про себя, но Миша услышал и засмеялся. – И что они говорили?

– Что разведка донесла, что какие-то люди расспрашивают о вас в Орехово-Зуево. А вы думали, телепатия, да? Признайтесь!

– Да, я думал, телепатия или что-нибудь страшное, с того света. У-у-у! – изобразил я руками и лицом страшный ужас из детской сказки.

На этот раз засмеялись все мальчишки.

– Я хочу бежать отсюда, – прямо сказал я. – Вместе с Анфисой. И Смирнов тоже хочет. То есть дядя Саша. Но вас я тут не могу оставить. Предлагаю сбежать всем вместе. У меня есть план. Как вы на это смотрите?

– А куда?

– В Тихую Москву.

Миша задумался.

– А те люди, которые вас ищут, они не убьют нас всех? – вдруг спросил Петя.

– Нет, все, что говорил полковник Бур, неправда. Гриша, мне очень жаль.