После мессы мы с тетей поспешно отправились в Каннын. Пока я вела машину, тетя ненадолго заснула. Последние два дня пролетели без еды и сна, но усталости не было. За рулем у меня внезапно возникло странное чувство. Мне показалось, что сзади стало теплее… Я оглянулась – сиденья пустые. Однако что-то изменилось. Он ни разу не сидел в моей машине и даже не видел ее. «Юнсу?» – тихонько позвала я. Ответа не было.

Мы приехали на море. В конце года кондоминиум гостиничного типа был переполнен. Директор сельской школы Тхэбека уже прибыл вместе с восьмью учениками. Ребята, впервые увидевшие море, словно ласточки, носились по побережью и без умолку галдели. Только сейчас до меня дошло – я забыла захватить фотоаппарат, взятый ненадолго у младшей снохи. А потом решила, что теперь в нем нет необходимости. Мечтающий увидеть море Юнсу теперь, наверно, смотрит на него с небес. Во всяком случае, так мне хотелось думать. День был пасмурным. Темная вода выглядела угрюмо. Однако неизвестно, какая погода ожидает нас завтра. Этого никому не дано знать.

К нам с тетей подошел сухонький человек маленького роста и представился директором региональной школы в Тхэбеке. Поблагодарив за организацию поездки для учеников, он почесал затылок – было видно, что ему неудобно.

– Сегодня позвонили из сеульской тюрьмы. Насчет денег, которые отправил человек по имени Чон Юнсу. Когда я сказал, что знаю о случившемся, мне сообщили, что он заранее попросил надзирателя, если его внезапно казнят, все оставшиеся накопления на его тюремном счету передать в нашу школу. Вот так-то… Этот ценный дар я не могу использовать абы как… вот и хотел посоветоваться с вами, сестра…

Из внутреннего кармана пиджака он вытащил сберкнижку и показал нам. Сумма была небольшая. Он снова заговорил:

– Если вы не против, сейчас у нас на трибуне школьного стадиона строится пристройка с крышей… Вот я и подумал, может, там эти деньги и пригодятся… Классы у нас светлые и просторные, но детям во время дождя или летом не хватает укрытия, чтобы почитать или просто отдохнуть. Не будете ли вы против пустить эту сумму на сооружение навеса…

Тетя тихонько прошептала: «О Боже!» Мы с ней припомнили, как прошлой ночью не могли уснуть – читали Синий блокнот. Одновременно нам привиделся маленький Ынсу, стоящий в ожидании окончания уроков брата и плачущий под проливным дождем, словно потерявший мать птенец ласточки. Тетя незаметно перекрестилась.

– Простите. Но если не на это, я даже не знаю, как можно еще использовать… – глядя на нас, сконфуженно проговорил директор. Он, верно, подумал, что мы заплакали от шока, и сделал вывод, что нам его предложение не по нраву.

– Нет. Именно так и потратьте эти деньги! Господин директор! Именно там их и используйте, пожалуйста! Чтобы можно было укрыться от дождя и летом спрятаться от пекла, обязательно соорудите этот навес! Чтобы, не дай бог, какой-нибудь малыш, ожидающий своего старшего брата, не промок под дождем… И чтобы у старшего брата, который видит это, не болела душа… – Тетя не договорила и опять расплакалась.

Я взяла под руку толком не спавшую и не евшую, отчего сильно ослабевшую тетю и направилась в сторону гостиницы. На землю спускались сумерки. Тетя предложила лечь пораньше, раз завтра с ребятами вставать ни свет ни заря. Я спросила у нее, встанет ли завтра солнце.

– Конечно встанет! – ответила она.

– Тетя! Дети такие довольные!

– Да уж, детям и вправду всё в радость! – поддакнула она.

Уже около входа в гостиницу я обернулась. В первых строчках государственного гимна – песни Юнсу и Ынсу – упоминается именно это море: «Пока не высохнут воды Восточного моря…» Казалось, за плеском волн откуда-то издалека доносятся поющие голоса двух мальчишек, сидящих в городских трущобах у мусорного ящика. «Брат! У нас же хорошая страна? Когда я пою эту песню, мне почему-то кажется, будто мы становимся такими замечательными!» – едва слышный шепот слепого Ынсу переплелся с шумом волн. За песчаным пляжем, где резвились ребята, угрюмое море колыхалось, словно нахлынувшие слезы земли.

Синий блокнот 19

P.S.: Пожалуйста, передайте также сестре Монике и отцу Киму, что я им благодарен, прошу у них прощения и… люблю их.

Как написал один поэт:

В палате уже собралось несколько человек. Когда я зашла, отец Ким поздоровался. За это время он успел порядочно набрать вес, и волосы начали отрастать.

– А вы поправились, святой отец! – поддела его я.

Он, поглаживая живот, усмехнулся:

– Да и не говори, все растет да растет!

Когда живешь, что-то меняется. Иногда к худшему, иногда к лучшему. В течение семи лет после его смерти, встречаясь со многими другими Юнсу, я пришла к выводу, что это не наивное заблуждение. И ездящие на черных машинах судьи, и жестокие убийцы в глазах главного Судьи одинаково несчастные должники в этой жизни. Ни один человек по своей сути не является праведником, и никто изначально не является злодеем, и оттого мы каждый день проводим в мучениях. А объединяет нас непреложная истина – все мы вынуждены бороться со смертью. И это печальная участь человеческого общества, которой не избежать.

Вместо черного покрывала тетя Моника надела белый чепец. Ночной головной убор, как в европейских фильмах, с мелким кружевом по краю. Может, поэтому она казалась совсем маленькой, младенцем, лежащим в колыбельке. Если бы не ее постаревшее лицо, то можно было подумать, будто мы окружили постель, чтобы поздравить с рождением малыша. Однако, даже находясь на больничном ложе, тетя что-то живо обсуждала с отцом Кимом. Взглядом она попросила меня присесть и продолжила:

– И вот он просит положить ему Священное Писание… Выходит, что он согласился встретиться с вами? Ну и как он вам?

Я вспомнила снежный день, когда, узнав, что тетя ушиблась, я примчалась в тюрьму и увидела ее с носовым платком в розовый цветочек на голове. Тогда я еще подумала, что победа за ней, – и сегодня я ощутила то же самое.

Видимо, они говорили о серийном убийце, которого недавно приговорили к смертной казни.

– Ну что сказать… не особо он разговорчивый… Судя по всему, в детстве он имел какое-то отношение к христианству. Сказал, что специально расправлялся с жертвами у окна, откуда хорошо был виден крест на крыше церкви. А еще… признался, что считает себя отъявленным негодяем и боится признавать себя в каком-то другом качестве. Мне он показался обычным человеком.

Договорив, отец Ким с горечью улыбнулся. Тетя почувствовала себя хуже и прикрыла глаза.

В 2004 году в стране не было никого, кто не слышал бы об этом убийце. Из-за него требования возобновить смертную казнь (как и обещал президент, ее не проводили с декабря 1997 года) зазвучали с новой силой, и общественные настроения по отношению к смертникам резко ожесточились. Даже приговоренные к высшей мере, с которыми я встречалась после смерти Юнсу, узнав об этом убийце из газет, восклицали, что такого точно надо прикончить, а после смеялись над своей реакцией, вспоминая, что они и сами недалеко ушли.