В 1833 году, собрав войско, Гамзат-бек пошел на Аварское ханство и осадил его столицу Хунзах. Он поголовно истребил род прежних правителей и провозгласил себя ханом. Как это произошло с полной исторической достоверностью рассказывает Л.Н. Толстой в повести «Хаджи-Мурат» устами ее героя.

«Когда Гамзат подступил к Хунзаху, мы послали к нему стариков и велели сказать, что согласны принять газават, только бы он прислал ученого человека растолковать, как надо держать его. Гамзат велел старикам обрить усы, проткнуть ноздри, привесить к их носам лепешки и отослать их назад. Старики сказали, что Гамзат готов прислать шейха, чтобы научить нас хазавату, но только с тем, чтобы ханша прислала к нему аманатом своего младшего сына. Ханша поверила и послала Булач-хана к Гамзату. Гамзат принял хорошо Булач-хана и прислал к нам звать к себе и старших братьев. Он велел сказать, что хочет служить ханам так же, как его отец служил их отцу. Ханша была женщина слабая, глупая и дерзкая, как и все женщины, когда они живут по своей воле. Она побоялась послать обоих сыновей и послала одного Умма-хана. Я поехал с ним. Нас за версту встретили мюриды и пели, и стреляли, и джигитовали вокруг нас. А когда мы подъехали, Гамзат вышел из палатки, подошел к стремени Умма-хана и принял его как хана. Он сказал: «Я не сделал вашему дому никакого зла и не хочу делать. Вы только меня не убейте и не мешайте мне приводить людей к хазавату. А я буду служить вам со всем моим войском, как отец мой служил вашему отцу. Пустите меня жить в вашем доме. Я буду помогать вам моими советами, а вы делайте, что хотите. Умма-хан был туп на речи. Он не знал, что сказать, и молчал. Тогда я сказал, что если так, то пускай Гамзат едет в Хунзах. Ханша и хан с почетом примут его. Но мне не дали досказать, и тут я в первый раз столкнулся с Шамилем. Он был тут же, подле имама. «Не тебя спрашивают, а хана», — сказал он мне. Я замолчал, а Гамзат проводил Умма-хана в палатку.

Потом Гамзат позвал меня и велел со своими послами ехать в Хунзах. Я поехал. Послы стали уговаривать ханшу отпустить к Гамзату и старшего хана. Я видел измену и сказал ханше, чтобы она не посылала сына. Но у женщины ума в голове — сколько на яйце волос. Ханша поверила и велела сыну ехать. Абунунцал не хотел. Тогда она сказала: «Видно, ты боишься». Она, как пчела, знала, в какое место больнее ужалить его. Абунунцал загорелся, не стал больше говорить с ней и велел седлать. Я поехал с ним. Гамзат встретил нас еще лучше, чем Умма-хана. Он сам выехал навстречу за два выстрела под гору. За ним ехали конные со значками и пели: «Ля илляха иль алла», стреляли, джигитовали. Когда мы подъехали к лагерю, Гамзат ввел хана в палатку. А я остался с лошадьми. Я был под горой, когда в палатке Гамзата стали стрелять. Я подбежал к палатке. Умма-хан лежал ничком в луже крови, а Абунунцал бился с мюридами. Половина лица у него была отрублена и висела. Он захватил ее одной рукой, а другой рубил кинжалом всех, кто подходил к нему. При мне он срубил брата Гамзата и кинулся уже на другого, но тут мюриды стали стрелять в него, и он упал…

Гамзат въехал в Хунзах и сел в ханском дворце… Оставалась мать ханша. Гамзат призвал ее к себе. Она стала выговаривать ему. Он мигнул своему мюриду Асельдеру, и тот сзади ударил, убил ее».

После этого Авария покорилась Гамзату, провозгласившего себя ханом. Он повел борьбу с другими дагестанскими правителями, требуя безоговорочного признания за ним верховной власти. Это не понравилось многим. Был составлен заговор, во главе которого стали «кровники» нового хана Хаджи-Мурат с братом. «Нам надо было кровь его за ханов. Мы делали вид, что покорились, а думали только, как взять с него кровь. Мы посоветовались с дедом и решили выждать время, когда он выедет из дворца, и из засады убить его. Кто-то подслушал нас, сказал Гамзату, и он призвал к себе деда и сказал: «Смотри, если правда, что твои внуки задумывают худое против меня, висеть тебе с ними на одной перекладине. Я делаю дело божье, и мне помешать нельзя. Иди и помни, что я сказал».

Так как заговор был раскрыт, Хаджи-Мурат решил не медлить. В сентябре 1834 года Гамзат-хан был убит в мечети. «Тогда мы решили не ждать, сделать дело в первый день праздника в мечети. Товарищи отказались, — остались мы с братом. Мы взяли по два пистолета, надели бурки и пошли в мечеть. Гамзат вошел с тридцатью мюридами. Все они держали шашки наголо. Рядом с Гамзатом шел Асельдер, его любимый мюрид, — тот самый, который отрубил голову ханше. Увидев нас, он крикнул, чтобы мы сняли бурки, и подошел ко мне. Кинжал у меня был в руке, и я убил его и бросился к Гамзату. Но брат Осман уже выстрелил в него. Гамзат еще был жив и с кинжалом бросился на брата, но я добил его в голову. Мюридов было тридцать человек, нас — двое. Они убили брата Османа, а я отбился, выскочил в окно и ушел. Когда узнали, что Гамзат убит, весь народ поднялся, и мюриды бежали, а тех, какие не бежали, всех перебили».

Так погиб второй имам. История его гибели свидетельствует, что в начале 30-х годов еще не было среди кавказских мусульман того единства, которое возникло позже при Шамиле, провозглашенном новым имамом Чечни и Дагестана.

История Шамиля достаточно прозаична. Он родился в 1797 или 1799 году в селении Гимры в семье аварского узденя Денгау Мохаммеда. При рождении будущий имам получил имя деда Али. Он был слабым ребенком и часто хворал. Поэтому родители по местному обычаю, чтобы злые духи не смогли найти малыша, дали ему новое имя — Шамиль. С возрастом мальчик окреп и превратился в красивого и сильного юношу. Он получил хорошее мусульманское духовное образование и считался одним из лучших в Дагестане преподавателей грамматики, логики и риторики арабского языка. Но мирная жизнь была неинтересна активному горцу. Ему не давали покоя легенды о Шейхе-Мансуре и других воинах, прославившихся в борьбе с «неверными». И когда в горах зазвучали призывы Кази-Муллы, Шамиль одним из первых встал под его знамена.

На момент провозглашения нового имама идеи мюридизма на Северо-Восточном Кавказе еще были достаточно слабыми, чтобы мобилизовать разношерстные племена и народы на борьбу с Россией. Поэтому Шамиль через своих представителей начал тайные переговоры с русским командованием о перемирии, которые противоположной стороной были встречены одобрительно.

Резиденцией нового имама стал аул Дарго. Там Шамиль начал готовиться к новой большой войне с «неверными». Но после последних поражений горцы охладели к ратным делам, а с наступлением весны стали расходиться по своим аулам. Требовалась активная идеологическая обработка мусульманского населения.

Однажды в Дарго пришли чеченские старейшины с предложением вступить имаму в переговоры с русским командованием и таким путем прекращения военных действий хотя бы на период посева и сбора урожая. Но зная, как имам относится к подобным предложениям, мудрые старики решили первоначально заручиться поддержкой его матери, соблазнив старуху блеском двух тысяч серебряных рублей. Но когда она довела их просьбу до Шамиля, тот сильно рассердился. Правда, он не стал проявлять свой гнев открыто, а облек его в рамки религии и закона.

Закрывшись в мечети, имам трое суток «совещался» с Аллахом, заставив чеченских представителей ждать его за дверью. На третий день он вышел на площадь бледный и печальный и велел привести к нему его мать. Увидев ее, он поднял глаза к небу и произнес трагическим голосом: