— Итак, что ты и твои люди такое? — холодно парировала я. — Очередная секретная каста Темного короля? Это то, кем ты являешься, Бэрронс? Поэтому ты знаешь о Темных так много?

— Не твое собачье дело.

Он отвернулся и продолжил поиски.

Меня трясло, во рту был кислый привкус. Я отбросила бумаги, встала и вышла на балкон. Я стояла и смотрела в ночь.

Слова Бэрронса о том, что ши-видящие были кастой Темных, глубоко потрясли меня. Приходилось признать, что записи Дэррока могут быть истолкованы именно так.

Ведь совсем недавно я стояла между двумя армиями фэйри, думая о том, как я рада, что похожа на Темных — закаленная болью, менее легкомысленная и уязвимая.

А еще в моей голове было темное озеро, которое предлагало так много необъяснимых «даров», вроде рун, которые узнал экс-фэйри, и которые привели его в замешательство. Рун, которые очень не нравились Темным Принцам.

Меня била дрожь. Все мои мысли занял новый вопрос, помимо того, кто такой Иерихон Бэрронс.

Кто я?

Когда мы вышли, я сорвала «Дэни Дэйли» с фонарного столба, скользнула на пассажирское сиденье Вайпера и начала читать. Приближался день рождения Дэни. Я слабо улыбнулась. Не сомневалась, что она растрезвонит об этом всему миру. Дай ей волю, она его в национальный праздник превратит.

Я не удивилась, узнав, что она была здесь прошлой ночью, и видела, как Охотник убил Дэррока. Дэни не подчиняется никому — даже мне. Собиралась ли она сама убить Дэррока? От нее всего можно ожидать.

Пристегивая ремень безопасности, я задумалась: одно из двух — либо она не так уж долго находилась поблизости, чтобы увидеть, что Охотник одержим Синсар Дабх, либо решила умолчать об этом. А если, все-таки, она была рядом, то что же подумала о Звере, который врезался в меня и унес прочь? Наверное, решила, что это какая-то каста Темных, которую она раньше не встречала.

Хоть меня и шокировало то, что прошло столько времени, пока я была в Зеркалье, и сейчас уже середина февраля, я должна была знать, что сегодня День Святого Валентина.

Я с кислым видом посмотрела на Бэрронса.

Ни разу этот день не был для меня счастливым. Лишь разной степени отстойности. Начиная с детского сада, когда Чип Джонсон объелся глазированным печеньем и заблевал мое новенькое платьице. Я как раз пила фруктовый пунш, и, когда его на меня стошнило, отреагировала рефлекторно и все заблевала пуншем. Это запустило цепную реакцию рефлекторной рвоты у пятилеток. До сих пор с отвращением вспоминаю.

Даже во втором и третьем классе, День Святого Валентина был для меня тяжелым испытанием. Я просыпалась в ужасе от того, что надо идти в школу. (Необходимость идти в школу была моим утренним кошмаром). Мама всегда покупала нам с Алиной открытки для одноклассников, но не все мамы были столь деликатны. Я сидела за партой затаив дыхание, в надежде, что обо мне вспомнит хоть кто-то, помимо Жирдяя Томпсона и Моргалы Брюэра.

Позже, в средних классах, у нас был Белый танец, когда девчонки должны были приглашать парней, что лишь усугубляло стресс. А больше всего отравляло этот, предположительно, самый романтичный день в году то, что я была вынуждена приглашать парня своей мечты, боясь получить отказ. Оставалось только молиться, что к тому времени, как я соберусь с духом, останется хоть кто-то кроме Жирдяя и Моргалы. В восьмом классе я слишком долго выжидала, так что никого из популярных ребят не осталось. В то утро я нагрела лоб феном в самом горячем режиме, опрыскала простыни водой и притворилась, что у меня грипп. Мама все равно заставила идти в школу — выдал ожог на лбу. Пытаясь его скрыть, я второпях сделала себе челку, и оказалась на танцах без пары, несчастная, с болезненным ожогом на лбу и дурацкой стрижкой.

Старшие классы принесли с собой целый ряд новых проблем. Я потрясла головой, не в настроении вновь переживать подростковые ужасы. Радовало лишь то, что этот День Св. Валентина мог быть намного хуже. По крайней мере, я засну этой ночью с утешительным знанием того, что Бэрронс жив.

— Куда теперь? — спросила я.

Он смотрел прямо перед собой. «Гремучая змея» в его груди снова затрясла своей погремушкой.

Мы остановились на 939 Ревемаль Стрит, перед уничтоженным входом в «Честер», клуб, который когда-то был самым модным заведением Дублина для пресыщенных богачей и скучающих красавиц, пока не был разрушен на Хэллоуин. Я недоверчиво уставилась на Бэрронса.

Он припарковался и заглушил мотор.

— Я не пойду в «Честер». Они хотят меня убить.

— И они попытаются тебя убить, если почувствуют запах страха. — Он открыл дверцу и вышел.

— То есть?

— На твоем месте я бы постарался пахнуть чем-нибудь другим.

— А мне обязательно туда идти? — проворчала я, — Ты что, не можешь сам навестить своих дружков?

— Так, ты хочешь увидеть своих родителей или нет?

Я выскочила, хлопнув дверью, и бросилась за ним, оббегая обломки. Я не понимала, почему Бэрронс это предлагал — уж точно, не для того, чтобы сделать мне приятное, — но я не собиралась упускать такую возможность. Моя жизнь была слишком непредсказуема, чтобы терять выпавший шанс провести время с дорогими мне людьми.

Словно прочитав мои мысли, он бросил через плечо:

— Я сказал увидеть их. А не увидеться с ними.

Сама мысль о том, что моих родителей удерживают в самом сердце притона, кишащего Темными, была мне ненавистна. Но приходилось признать, что оставаться под землей, в окружении людей Бэрронса, было, вероятно, безопаснее всего для них. Они не могли вернуться в Эшфорд — Темные Принцы знали, где мы живем.

К другим возможным вариантам можно было бы отнести аббатство, книжный магазин и В’лейна. Однако в аббатстве до сих пор встречаются тени, Синсар Дабх недавно нанесла туда свой смертельный визит, а Ровене я не доверила бы и нож для масла. Что касается магазина, то, конечно, я не хотела, что бы родители постоянно околачивались рядом и увидели, кем я стала. В’лейн же со своим весьма расплывчатым пониманием человеческой природы вообще решит отправить их на какой-нибудь пляж, создаст иллюзию Алины, с чем папа, конечно, справится. А вот маму все это, определенно, сведет с ума, и мы уже больше не сможем вернуть ее обратно.

Уж лучше «Честер».

Когда-то этот трехэтажный клуб с мраморными колоннами, обрамлявшими изысканно украшенный вход в здание, был самым популярным местом в городе, и попасть туда можно было только по приглашениям. Но роскошные, во французском стиле, газовые фонари были вырваны с корнем — их использовали, чтобы разбить фасад здания. Бар искусной ручной работы и элегантные витражные окна были разбиты упавшими потолочными опорами. Остатки клубной вывески свисали над входом, куски бетона загораживали дверь, и все здание было густо разрисовано граффити.