– Сдается мне, Александр, – сказал Феодор, спуская коротенькие ноги с носилок и ожидая, пока кимвры преклонят колени для удобства пассажира, – что твой вождь, учитель и старший товарищ Анатолий Белаш, он же Белый Магистр, немного подрабатывал, грешным делом, на ваши спецслужбы, как бы там, откуда ты прибыл (и о чем я тебя не спрашиваю), эти службы ни назывались.

– Спецслужбами, – оторопело проинформировал Саня, глядя, как богач Феодор вешает на носилки традиционную костяную табличку «Во время стоянка рабов разговорами не отвлекать» (совершенно формальную, ибо рабы, как настоящие пленные кимвры, были безъязыкими) и входит в лавку менялы. – Спецслужбами, – для уверенности повторил паренек, глядя в их безучастные глаза на смуглых лицах.

– Санек! – послышался откуда-то быстрый шепот. – Да Санек же, мать твою!

Поискав глазами знакомых в пестрой толпе, Саня обратил внимание на запыленную гадалку в разноцветном платке и бесформенном тряпье, сидящую прямо под ногами прохожих. Сбоку, сзади и сверху она выглядела, как все гадалки, загадочной в своей неаппетитности старухой, но зато, если заглянуть под платок, любой завсегдатай подземного перехода на проспекте Ветеранов, том самом, где собираются футбольные фанаты славного «Зенита», без труда узнал бы остронаправленный взгляд Алексея Илюхина.

– Ты? – удивился Саня. – Ты откуда?

– Я от Магистра, – по-деловому, как бы пресекая долгие расспросы, пояснил Илюхин. – Мы сейчас на Везувии, собираем наших по всей стране. Но ты пока к нам не ходи. Ты нам пока нужен здесь.

– Нужен? – вяло удивился Саня.

– О чем базар? Ты – молоток, круто устроился, я гляжу. Твой этот чего перед едой употребляет?

– Молоко, – с все меньшим энтузиазмом отвечал Саня.

– Понято. Завтра будет тебе настойка белладонны. Чего таращишься? Пришло время индивидуального террора, вчера Магистр говорил, вот тебя, жаль, не было. Встречи у нас как обычно, в полночь у Гнилого дуба, что на Сучьем болоте. Это вне городской черты, стража не суется, знаешь, наверное?

– Не знаю я Сучьего болота, – решительно ответил Саня голосом, каким обычно прерывают беседы.

Алексей не сразу понял:

– Ну, ты даешь, брат. Ты тогда сам выйди пораньше, людей поспрошай… Там ровно в полночь надо, порядок, дисциплина, сам понимаешь… Магистр позавчера…

– Вот какое дело… – косясь на кимвров и понижая голос, проговорил Саня, хотя еще ни одному государственному заговору не помешало обсуждение его подробностей на самой людной улице. Прохожие не вслушиваются в разговоры, прохожие испокон веку спешат по делам. – Тут дело такое, Леш… Я в полночь-то завтра не смогу, наверное…

– А чего такое? – удивился Илюхин, поправляя лезущий в глаза цветастый платок.

– Да работаю я… – поморщился Саня. – И вообще…

– По ночам работаешь? Сань, ты чего? Мотай ты с этой работы, пока не поздно. Чего ты там делаешь-то?

– Да я по персоналу, – пожал плечами Саня, – тренинги, инструктаж… – В общем-то, по расписанию, заведенному в резиденции Феодора, в полночь происходило кормление сторожевых псов, но рассказывать подробности Саня счел лишним.

– Попроси кого-нибудь подменить! – настаивал Алексей Илюхин. – Скажи, что день рождения. Нет, это хорошо, что ты вписался в ихнюю инфраструктуру, но Магистр, например, говорит, что покорность пролетария развращает эксплуататора…

– Да он много чего говорит… – отважился заметить Саня.

Илюхин зловеще замолк, и этим воспользовалась молодая крестьянка, обозвавшая его «бабушкой» и пожелавшая узнать ближайшее будущее. Посланец Белого Магистра изрисовал ей обе ладони углем, не переставая коситься на Саню, отошедшего к носилкам в очевидной надежде, что сейчас выйдет дядя Феодор, и они уедут. Но нет. Илюхин успел нагадать девушке венерическое заболевание в течение двух-трех месяцев и отпустить, громко плачущую, восвояси, после чего, неспешно метя подолом уличную пыль, приблизился к товарищу по молодежной экстремистской группировке.

– Это как же прикажешь тебя понимать? Может, ты и к нам на Везувий не хочешь?

– Да чего мне там, на Везувии… – с возможным присутствием духа отвечал Саня, отступая за носилки.

– Понятно, – медленно сказала гадалка, неотступно следуя за ним. – Купили тебя, да? Хочешь здесь на всем готовом отсидеться? А Магистр говорит, что этот городишко мы спалим не позже, чем через два месяца.

– Магистр говорил, – довольно-таки дерзко блеснул глазами Саня, прижимаясь спиной как к дереву, к бицепсу одного из кимвров, – что ниггеры – наши генетические враги!

– И чего? – не понял Илюхин.

– А сейчас там у вас на Везувии больше половины – эти самые ниггеры!

Илюхин остановился, будто налетел на стену, и Саня с удовлетворением припомнил утверждение Феодора: «Вовремя заданный вопрос останавливает даже носорога. Но лишь на секунду».

– Значит, так надо! – взревел Илюхин, простирая руку и становясь похожим скорее на пифию, чем на гадалку. – Значит – исторический момент диктует стратегическую необходимость временных союзов! «Разделяй и властвуй», слыхал? Вот тебя купили эти носатые римляне! А Магистр прикупил негров! Как в футболе.

– В футболе. – Саня почувствовал почву под ногами, и почва эта оказалась не чем иным, как очередным наставлением Феодора: «Если на тебя прет идеология, немедленно придумывай свою, и попроще». – В футболе негров покупает «Спартак», «мясные», москвичи. И если вы с Магистром теперь мясные москвичи, то мне с вами говорить не о чем! Я честный «зенитчик»!

Сане ужасно не хотелось сегодня в полночь искать какое-то Сучье болото.

– Кто мясные?! – закричал Илюхин, сбитый столку и ведущий себя по отработанной схеме: засветили в чухальник – маши руками, пока в себя не придешь. – Что «Спартак»? «Спартак», по-твоему, не русская команда?

Крупный военнопленный ученый Фагорий как раз плелся мимо нога за ногу. Отчет у диктатора касательно негласного контроля над строительством казино «Олимпус» не обещал ничего хорошего или интересного. Осуществлять негласный контроль над Андреем Теменевым оказалось не по силам искушенному в механике и геометрии мужу, поскольку тот ни на секунду не прекращал понуканий и даже внесения поправок ко всем научным способам устройства увеселительного заведения.

Постройка старого Римского цирка прославила Тарквиния Гордого, затем пришел Квинт Фламиний и вписал себя в летописи, изукрасив Большой цирк, логично было бы предположить, что техническая сметка и выдумка должна запечатлеть теперь в анналах и скромное имя Фагория. Но нет. Беседуя с этим выскочкой, с этим молокососом, только что выслужившимся из деканов, охранников рынков, да и варваром, судя по всему, Фагорий никак не мог отделаться от непонятной робости. Управляющий казино лаялся, словно самый настоящий подрядчик, орущий на прораба, но почему-то казалось, что спорить с ним неправомерно, будто с человеком, обладающим высшим сакральным опытом, существом из другого, лучшего мира или, по крайней мере, из далекого будущего, знающего судьбы и собеседника, и страны, и всей цивилизации.