А говорил я тебе, как недавно в лагере нарвался на одного бывшего альпиниста, тоже сутяжника и склочника, который с России 10 миллионов долларов получить пытается?.. Очень смешной случай, не поленюсь рассказать, если у тебя есть время мои глупости слушать.

В поездах теперь мало народу ездит – весна, очередные каникулы. Еду почти один, в окно смотрю – уже не темень, как зимой, а зелень и свет кругом. От вокзала перехожу окольными путями через стройку и дальше, мимо церкви. Лавки, будки, спящие дома. И вот уже лагерный ареал: с утра пораньше фигуры возле зданий слоняются, ковры из окон вывешены, дети на площадке темнеют, женщины из окон переговариваются. Немудрено – некоторые годами так по лагерям живут, пока их дела по судам и прокуратурам кочуют.

Бирбаух, переложив пивные бутылки из ящика под стол, доброжелательно приложил печать к обходному листу:

– Касса открылась. Теперь – не спешить. Вы сигарету курите – а денежки уже где-то в вашу сторону заворачивают. Они сами знают, кого любить. К одним ручейком текут, а к другим – реками и океанами.

– Да, у некоторых наводнение, а некоторые вообще без воды, засуха в пустыне, – поддержал я его.

– Вот именно, ничего не поделать! Это уж так. Если бы я в баронской семье родился, я бы тоже горя не знал… Прошу, ваш обходной!

В комнате переводчиков – коллеги-арабы. Но не успел я подсесть к ним и получить стаканчик зеленого чая из термоса, как появился Зигги и, передавая мне папку, сообщил:

– Там какой-то кинг-конг из России. Просмотрите дело. Ну и здоровяк! – а Рахим заметил, что все русские, кого он встречал, высоки, крепки и сильны и что, видимо, в России природа такая, здоровая и крепкая.

Я открыл папку. На фото: массивное лицо, голый череп, щеки в шрамах, перебитый нос. В общем, морда не только просит кирпича, но уже не раз его получала.

фамилия: Малой

имя: Иван

год рождения: 1959

место рождения: г. Барнаул, Россия

национальность: русский

язык/и: русский

вероисповедание: бывший член компартии

Решив, что это урка, я пошел за ним, но он уже сам пыхтел мне навстречу: здоровый буйвол, сильно хромает и громко сопит, в нелепом голубом галстуке на бычьей шее, с огромным красным пластиковым мешком в руке.

– Малой? Иван? – остановил я его.

– Так точно, – ковыльнув, застыл он. – А вы кто будете?.. Из российского консульства?..

– Нет, ваш переводчик.

– А, хорошо, а то я думал, что это уже за мной приехали…

– Есть основания бояться?

– Еще какие!.. Я в мировой суд жалобу подал, ущерб в 10 лимонов баксов оценил – еще бы не бояться! Прикончат как котенка.

– На кого подали жалобу?

– На Россию.

– Надеетесь получить с России 10 миллионов? – уточнил я.

– А как же! По одной простой причине – они мне полагаются!

Решив, что это не урка, а псих, я ласково указал ему на дверь музгостиной:

– Прошу!

– Понял.

Он благодарно пропыхтел мимо меня, сопя и свистя перебитым носом. От хромой ноги его во время ходьбы исходил деревянный стук. Озираясь, куда бы положить мешок – «Документы!» – он спросил меня, не снять ли галстук, все-таки не на свадьбу пришел, но я, с вожделением поглядывая на мешок («Может быть, работа появится, письменные переводы!») – пожал плечами:

– Вы в костюме, так что и галстук при деле.

– Да? – недоверчиво переспросил он, поколебался, но галстук с толстой шеи все-таки содрал и, не развязывая, кинул его в свой необъятный мешок. – Не нужен он мне. В Страсбурге одевал, а тут – не надо. Сниму лучше эту ебаторию, на глотку давит.

– Давно из Страсбурга?

– Пару недель назад там был. Оттуда в Голландию заехал, в Гаагский трибунал, оттуда – прямо в Дюссельдорф. А оттуда уже сюда прислали. Мне терять нечего. Мое дело правое. Но мое дело плохо. Вмандякался в дерьмо. Давай я тебе документы покажу!.. – И он споро полез в мешок, но я успел остановить его: позже, сейчас отпечатки и фото, документы – потом. – Понял. Как скажешь. Будем на «ты»?.. Что делать?.. Куда идти?..

Я указал на Зигги, стоявшего к нам спиной (он мазал чернила на станок):

– Сейчас он пальчики снимет!

– Чего это?.. Я не бандит. Я альпинист. И конезаводчик.

– Конезаводчик? – повторил я слово, рождавшее какие-то странные ассоциации с дореволюционным прошлым.

– Ну да, лошадей развожу. Ахалтекинцев. Слыхал?.. Вот. Кем только в жизни не был!.. И альпинистом, и циркачом, и подводником, и в кино снимался… Теперь вот пиздецом накрыт лежу, ничего нет, все отняли, бляди ебучие, сучьи вскормыши…

– Кто отнял?

– Понятно, кто – внучка президента, кто же еще?.. Чтоб ей пусто было, давалке!..

Он не успел досказать – Зигги взял его мощную руку и начал тыкать пальцами в чернила:

– Спортсмен?

– Я, я[41]! Спорт, гут спорт! – подтвердил Малой с гримасой улыбки на обезображенном лице (от перебитого носа и шрамов лицо съехало на сторону, перекосилось, как после пареза, – вид был диковат).

– Поставьте мешок, никто не украдет! – сказал Зигги.

– Понял. – И Малой кинул мешок на пол, однако недалеко от своих ног: видно, он крепко надеялся на эти бумаги. Свист из его носа был то громче, то глуше.

Зигги управился с отпечатками и усадил Малого к стене, начал настраивать поляроид.

– В кадр не вмещается, – пошутил он. – Все русские такие здоровяки?

– Все. Потому и войну выиграли, – завел я беспроигрышную шарманку.

– Ну да, Шталинград… Слышал от деда. Он там руку потерял.

– Хорошо, что не голову.

– Верно. Там большая мясорубка была. Без руки жил потом, ничего. Левая, к счастью.

– Могла быть и правая, – предположил я.

Малой тем временем заковылял к умывальнику – отмываться от чернил.

– Что это с ним? – кивнул Зигги на его хромую, вывернутую ногу.

– Все очень просто – с горы упал, – лаконично ответил Малой. – Хорошо еще, не убился, только одну кость сломал и сотрясение средней тяжести получил.

– Ногу сломать лучше, чем позвоночник, – заметил я.

– Позвоночник у меня тоже не в порядке – винтом рубануло, когда под водой был. И нос мучает – с трапеции в цирке сорвался. Теперь вот на роже вечный хмурняк… И сотрясений штук восемь, все и не упомню. Беда! – покачал Малой массивной бритой головой. – Я сам с Алтая, с детства по горам лазаю. Это потом в Москву поехал жить, будь она трижды проклята, а в детстве там жил, на воле.