– Да полно вам, Неттхен! Ведь он пытался подкупить меня, чтобы я передал записку графине Ритберг, значит, ни о каком недоразумении здесь и речи быть не может. Нет, выкиньте его из головы! Пусть-ка скажет, куда он девал мои серебряные часы! Эх, фрейлейн! Вот всегда так бывает, что какой-нибудь негодяй пользуется большим успехом, чем почтенный, достойный человек!

– Но что же мне делать, если я никак не могу заставить себя не только полюбить Римера, но хотя бы относиться к нему без отвращения? Во мне все переворачивается, когда я вижу его, и, не будь мой отец обязан ему местом смотрителя пороховой башни, не задолжай он ему крупной суммы, я не допустила бы и мысли о помолвке!

– Неужели же вас смущает то, что Ример не так уж молод?

– О нет, – ответила Неттхен, покачивая своей хорошенькой головкой, – если бы мой жених был так же стар, как вы, но обладал таким же искренним, добродушным характером, я не задумалась бы выйти за него замуж.

– А что, если я поймаю вас на слове? – сказал старик, просияв от восторга. – Я все еще холост, свободен и далеко не так беден, как это могло бы показаться!

Неттхен удивленно посмотрела на старого истопника, не понимая, шутит он или нет.

– Я высокого роста, очень крепок и отлично сохранился, – продолжал тот. – Характер у меня отличный, и мы с вами составили бы премилую парочку.

– Но послушайте, что вы говорите, истопник? – воскликнула окончательно изумленная девушка.

– Истопник! – недовольно передразнил ее Гаусвальд. – Как презрительно звучит это слово в ваших красивых губках! А между тем, если подумать да посмотреть как следует, то задирать нос тут никому не приходится. Чтобы быть истопником князя Кауница, надо быть образованнее любого профессора. И уж нечего сказать, знаний у меня больше, чем у троих двоечников. Я отлично изъясняюсь по-французски, знаю назубок историю трех монархий и генеалогию бранденбургского курфюрста. А главное, по специальности я механик, и только благодаря этому я мог занять свой пост. Вы подумайте только, князь требует, чтобы во всех комнатах температура все время держалась не ниже и не выше девятнадцати градусов. Из-за этого мне пришлось семь раз перестраивать все печи и камины. Кроме того, отопление в оранжереях и теплицах тоже устроено по моей собственной системе. Как же можно называть простым истопником человека, в совершенстве обладающего механическими, физическими и архитектурными знаниями? Так что с моей стороны не было бы такой уж дерзостью, если бы то, что говорилось в шутку, было сказано совершенно серьезно.

– Вы сегодня очень весело настроены, – сказала хорошенькая камеристка. – Мне крайне досадно, что я уже дала слово Римеру, а то мы поговорили бы как следует о вашем предложении руки и сердца.

Разговор был прерван появлением дворецкого, он был бледен и дрожал от волнения.

Увидав жениха в таком состоянии, Неттхен перепугалась: она подумала, что он подслушал все то, что она сейчас говорила, и теперь хочет потребовать у нее объяснений. Но он даже не заметил ее с первого взгляда, а прямо обратился к истопнику с взволнованным окриком:

– Скорей одевайтесь! Вы должны сейчас же отправиться…

Тут только он заметил свою невесту.

– Ах, вы здесь, мое золотое сокровище, – сказал он, взяв ее за руку и нежно пожимая. – Подумать только, мы не видались целых три часа, целых три долгих, невыносимых часа! О, если бы вы знали, как я истосковался по вас, моя дорогая, золотая, бриллиантовая!

– Однако мне надо бежать, а то графиня может хватиться меня, – сказала Неттхен и легкой сильфидой ускользнула из комнаты.

Ример проводил ее насмешливым взглядом и сказал, обращаясь к торопливо одевавшемуся Гаусвальду:

– Когда мне нужно, чтобы она ушла, тогда мне достаточно сказать ей несколько сладких слов. Вот средство, которое ни разу не подвело!

– Обратите внимание, господин Ример, она опять колеблется!

– Что ей здесь было нужно?

– Принесла мне пирожное и открыла свою душу. И то и другое она делает частенько. Поэтому-то я и говорю вам: берегитесь, она опять колеблется!

– Ну, милый мой, это мне все равно. От меня она не отвертится.

– Она продолжает получать письма от Теодора. Не понимаю, право, как…

– Дорогой мой, сейчас все это – пустяки в сравнении с надвинувшейся на нас опасностью. Отправляйтесь поскорее и передайте с обычными предосторожностями это письмо прусскому послу. Если мы не примем мер, то пропадем. Ступайте скорее, мы не можем терять ни минуты.

Истопник спрятал письмо за подкладку шляпы и сейчас же отправился в путь.

XIV. У графини фон Пигницер

Лахнер стоял перед красивой еврейкой, графиней Авророй, закутанной в облако белых кружев: она была еще в утреннем туалете.

Неотразимое очарование этой дамы составляли ее большие пламенно-голубые глаза, которые обладали почти магической, пленительной силой. Хороши были также и волосы, еще не напудренные, огненно-золотые, небрежно заколотые дорогим бриллиантовым гребнем…

Теперь ее большие глаза казались еще больше благодаря удивлению, с которым она смотрела на Лахнера.

– Господин барон, – сказала она ему, – я совершенно не понимаю, что могло заставить вас добиваться свидания со мной в столь ранний час. Вам, должно быть, известно, что со всякими претензиями, просьбами и прочим следует обращаться к моему главному управляющему, князю Риперду, или к статскому советнику Рейху, правителю моей канцелярии; эти господа рапортами доложат мне, в чем дело, и в случае нужды я сама наложу резолюцию. Но обыкновенно эти господа оказываются достаточно уполномоченными лично разобраться в предъявленных претензиях.

– В моем деле, дорогая графиня, компетентным может быть только одно лицо, а именно вы сами. Я не могу обратиться к этим господам, так как они компетентны только в области цифр, с которыми у меня нет ничего общего, а не в области чувств.

– Я не понимаю вас…

– Графиня, третьего дня я случайно увидал на улице даму, которая сразу пленила и очаровала меня. О, я не могу сказать вам, не могу объяснить, какая буря чувств поднялась в моем бедном сердце. Я еще никогда не видел, чтобы в одной женщине соединялись все достоинства, все прелести, все очарование красавиц древности и современности. И я до безумия влюбился в это божество. Вот в чем заключается мое дело! Ведь это божество – вы, графиня!

Аврора, бывшая с утра в отвратительном настроении духа и досадовавшая на назойливого посетителя, во что бы то ни стало желавшего видеть ее, теперь окончательно рассердилась.

– Но по какому праву говорите вы мне все это? – холодно и презрительно сказала она.

– По праву пострадавшего от стрел Амура, по праву потерпевшего от огня ваших искрометных глаз, графиня! – бесстрашно ответил ей гренадер. – Почему вы не спросите, по какому праву птицы приветствуют влюбленной песнью восход любимого солнца? Любовь делает меня птичкой, а что вы представляете собою солнце женской красоты, это, я думаю, знаете и вы сами!