необходимости этой увязки ведет свое происхождение от неправильного истолкования одного высказывания Маркса, содержащегося в его труде «Немецкая идеология».

Маркс отмечает,

«что ни мысли, ни язык не образуют сами по себе особого царства, что они – только проявления действительной жизни»[288].

Этим Маркс хотел сказать, что если сознание вторично по отношению к бытию и отражает объективную действительность, то, следовательно, и в языке через мышление также отражается мир вещей и явлений, познанных человеком.

Марр интерпретировал мысль Маркса о связи языка с действительностью по-своему. Если язык зависит от материального мира, следовательно, он представляет явление надстроечное, хотя в работах Маркса язык нигде не характеризуется как надстройка. Из тезиса «язык – надстройка» Марр делал далеко идущие выводы. Если язык надстройка, то его развитие целиком и полностью определяется развитием экономических формаций. Язык является классовым по своей природе, поскольку всякая надстройка классова. Если мышление выражается при помощи языка, то, стало быть, и мышление человека является классовым. Развитие языка совершается путем скачков и взрывов, поскольку смена одной надстройки другой также представляет скачок.

Во время знаменитой дискуссии 1950 г. антимарксистская сущность многих марристских увязок явлений языка с историей общества была разоблачена. Однако сам общеметодологический принцип о необходимости этой увязки сохранился. Известный тезис о том, что язык и законы его развития можно понять лишь в том случае, если он изучается в неразрывной связи с историей народа и сейчас провозглашается как основной тезис марксистского языкознания.

О.С. Ахманова в одной из своих статей заявляет, что

«советскому языкознанию (структурализм в него не включается. – Б.С.) чужд подход к языкам как своеобразным анонимным структурам, изучаемым вне всякой связи с тем человеческим коллективом, который является их носителем и от общественной структуры которого и исторических условий существования этот язык неотделим»[289].

По нашему глубокому убеждению, все вышеприведенные высказывания являются ярким свидетельством того положения, когда методологический принцип формируется гораздо раньше познания характерных особенностей изучаемого объекта. Здесь явно отождествляются такие гуманитарные науки, как языкознание, история, философия, литературоведение, искусствоведение, история литературного языка и т.п.

Действительно, если мы будем изучать литературные произведения или определенные философские направления вне истории, без учета своеобразия различных исторических эпох, без изучения различных влияний, веяний и т.п., то мы ровным счетом ничего в них не поймем. Мы ничего не поймем в сущности Октябрьской революции, если будем рассматривать это явление без исторического фона, без влияния движущих сил революции и изучения тех исторических условий и факторов, которые ее породили.

Язык – исключительно сложное явление. Среди явлений, служащих объектом различных наук, трудно найти объект, который хотя бы в отдаленной степени напоминал человеческий язык. Язык можно изучать с самых различных точек зрения и в самых различных аспектах с помощью различных наук.

Существует азбучная истина: язык – средство общения. Без общения нет человеческого общества. Следовательно, язык – ярко выраженное общественное явление. На этом основании некоторые языковеды делают неправильный вывод, что язык или только, или преимущественно должен изучаться методами гуманитарных наук. На самом деле вопрос о том, чем должна заниматься данная наука и какие методы она должна использовать, определяется не столько функциями объекта, сколько его особенностями и свойствами – иначе говоря, его природой. В языке самым причудливым образом переплетаются законы чисто естественные, биологические, с законами общественными и специфическими законами лингвомеханики, законами образования языковых структур и типов. Наиболее правильным ответом на вопрос, связан ли язык с историей общества, будет: «И связан и не связан».

Наглядным доказательством возможности связи различных сторон языка с историей общества могут служить результаты влияний других языков. Наличие в азербайджанском языке придыхательных согласных, очевидно, представляет результат влияния на него каких-то кавказских языков. В восточных анатолийских говорах турецкого языка отмечено наличие так называемых абруптивов, что также характеризует многие кавказские языки. Под влиянием марийского языка в чувашском первоначальная тюркская система согласных претерпела очень сильные изменения. В мишарском диалекте татарского языка, а также в турецком в результате иноязычного влияния исчезло некогда существовавшее в этих языках заднеязычное к. Иноязычное влияние может проявляться и в произношении, например, произношение финских шведов значительно ближе к финскому, чем произношение шведов, проживающих в Швеции. Произношение так называемых коми-ижемцев, проживающих на Нижней Печоре, ближе к русскому и не имеет ярко выраженного акцента, проявляющегося у коми, живущих на Вычегде. Здесь, несомненно, сказалось влияние русского языка.

Влияние других языков может отразиться и на характере ударения. В латышском языке первоначальное ударение было разноместным. По-видимости, ударение на первом слоге было усвоено латышами от угро-финского народа – ливов. Последние в прежнее время занимали значительную часть территории современной Латвии. В чувашском языке ударение никогда не падает на последний слог, если он содержит редуцированный гласный. Если в трехсложном слове два последних слога содержат редуцированный гласный, то ударение передвигается на первый слог. Этими особенностями также характеризуется ударение и в марийском языке. Влияние внешней среды может также вызвать заметные сдвиги и в грамматическом строе языков. В области падежной системы оно может проявляться в изменении количества падежей, или состава падежной системы, в особенности в значении падежей, моделях их построения, особенностях их исторического развития и т.д.

Якутский отличается от других тюркских языков многопадежностью. В то время как абсолютное большинство тюркских языков имеет шесть падежей, в якутском их девять.

Некоторые специфические особенности якутской падежной системы имеют параллели в падежной системе эвенкийского и эвенкского языков, принадлежащих к тунгусо-маньчжурской группе. В якутском языке нет специальной формы родительного падежа, нет этого падежа и в эвенском и эвенкийском языках. В языках румынском и албанском, находящихся в одном географическом ареале Балканского полуострова, наблюдается формальное совпадение дательного и родительного падежей.

Иноязычное влияние может приостановить процесс распада падежной системы. Во многих современных индоевропейских языках древняя система синтетических падежей исчезла. Отношения между словами стали выражаться аналитическим путем при помощи предлогов. Подверглась разрушению система древних падежей, унаследованная от индоевропейского праязыка и в армянском языке. Однако здесь она не разрушилась полностью и армянский язык не стал аналитическим. Аналогичное явление наблюдается также в истории осетинского языка и некоторых языков Индии, в которых, несмотря на разрушение старых падежных окончаний, образовалась новая система синтетических падежей. Можно предполагать, что полному разрушению старой падежной системы в армянском и осетинском языках препятствовали окружающие их горские языки Кавказа с их довольно развитыми падежными системами. Что касается некоторых арийских языков Индии, то там могло сказаться влияние дравидских языков, в которых не наблюдалось интенсивного разрушения падежной системы.

Иноязычные окончания множественного числа могут легко