– В течение дня бандюки не появлялись?

– Молодежь была, но обычная. Сейчас две парочки в кабинах сидят, отдыхают. На отморозков не похожи. И машины их перед зданием. Ребята не пьют, по крайней мере, официантка носила им только шампанское. Видимо, девочки заряжаются. А вокруг территории, в лесу, все «чисто». Проверил! Внешнего наблюдения за кафе не велось и не ведется!

– Хорошо! Работайте! Если что, связь со мной! Я буду дома. Утром… впрочем, я до смены приеду. Счастливо!

Подошел бармен:

– Алексей Николаевич, а выручка?

– Пусть у тебя в сейфе до утра лежит. Думаю, больше против нас никто не выступит!

– Вы уверены в этом?

– Не задавай ненужных вопросов, Валера!

– Понял! Мне что? Я человек маленький!

– Иди за стойку, маленький человек! Спокойно провести ночь!

Поляков прошел к «шестерке», завел ее и направился через пост и мост в город.

Оставил «жигуленок», как всегда, на стоянке за детской площадкой. Осмотрелся. Посторонних лиц не увидел. Взглянул на окна своей квартиры. Ни одно из них не светилось. Прапорщик Углов добросовестно исполнял возложенные на него обязанности. Алексей прошел в подъезд, поднялся на четвертый этаж, открыл дверь. Десантник встретил его в коридоре и спросил:

– На сегодня все? Или мне еще что предстоит сделать? Если предстоит, то позвольте позвонить супруге, а то волноваться будет!

– Нет! Все, ты можешь идти! И спасибо тебе, прапорщик!

– Так не за что! Я ж приказ командира полка выполнял!

– Надеюсь, он предупредил тебя о том, чтобы никто не узнал, чем ты занимался сегодня?

– Предупредил. И полковник, и генерал! Не волнуйтесь, никто ничего не узнает!

– Тогда до свидания?

Прапорщик попрощался, надел фуражку, хотя Поляков был штатским, по привычке козырнул и вышел в подъезд.

Алексей остался в квартире один.

Захотелось выпить. Прошел на кухню. Достал из холодильника бутылку водки. Налил в бокал сто пятьдесят граммов спиртного. Выпил. Почувствовал голод, перекусил.

В 22.00 лег в постель, хранившую волнующий запах тела Ольги. Как ни старался, уснуть не мог. Мысль позвонить возлюбленной пришла внезапно. Почему бы и нет. Время еще не совсем позднее. Набрал нужный номер и, услышав знакомый голос, сказал:

– Да?

– Оля? Это я!

– А я догадалась, странно, правда?

– Да нет! Как ты?

– Нормально. В смысле наконец разобралась с семьей, с моими делами. Машеньку увидела, столько радости было. Она сейчас спит. Мама на кухне. А я в спальне. Хочу уснуть, но не могу!

– Вот и я тоже не могу! Поэтому и звоню!

Женщина спросила:

– Леша, мы надолго расстаемся?

– Нет, Оленька, от силы на месяц, но это в худшем случае!

Ольга воскликнула:

– На месяц?? Так долго? Я думала…

Алексей прервал ее:

– Это от силы, дорогая. И ты прекрасно понимаешь, что разлука неизбежна! Так что прими ее достойно!

– Но как же ты тут один против банды ублюдков, не знающих ни совести, ни жалости?

– Я не один! Все будет хорошо. Слово офицера!

– Представляю, сколько будет тянуться этот месяц! Я с ума сойду!

– Брат не даст сойти, да и дочь тоже. Будь больше с ней. Ей очень тебя не хватало. А со мной все будет в порядке! Игорь не сказал, когда вы уедете?

Женщина вздохнула:

– Нет! Но, наверное, уже завтра. Он звонил недавно, просил быть в готовности покинуть город по его возвращении из Москвы.

– Ну тогда до свидания, любовь моя!

– Ты не проводишь нас?

– Нет! Встречаться нам нельзя!

– Жаль. Я каждый день буду думать о тебе!

– Я тоже, и звонить по возможности, договорились?

– Конечно!

– Все, Оля! Спокойной ночи и… до встречи!

– До встречи, Леш! Я люблю тебя!

– Я тоже тебя люблю!

Поляков отключил мобильник. Вздохнул. Как пустынна сейчас была его спальня, холодна и неприветлива квартира. Раньше он этого не замечал. Но то было раньше!

Иван Зубов, вдоволь поиздевавшись над сутенером Иннокентием Самохой, облил его истерзанное, подвешенное к крюкам тело холодной водой, приводя жертву в сознание.

Сутенер от воды вздрогнул, приподнял голову, открыл глаза. Мясник подошел к нему вплотную:

– Ну как, Кеша, самочувствие?

– Ты… ты… палач!

Зубов рассмеялся:

– Это ты точно заметил. Тебе есть еще что мне сказать?

Из-за того, что зубы все были выбиты, несчастный сутенер, еле шевеля окровавленным ртом, проговорил:

– Я все сказал! Я… бы… и так все сказал… зачем уродовать-то? Как… как… я теперь домой покажусь? На люди выйду?

Мясник покачал головой:

– Да, видок у тебя, прямо скажу, хреновый! Таким выходить – только людей пугать. Но ты уже никого, фраерок, не испугаешь!

– Что?

– Что слышал, петушиная рожа! От Мясника живым еще никто не уходил!

– Ты… ты… убьешь меня? Но… за что?

– Конечно, за бабки! Просто так я ничего не делаю!

– Но я же ни в чем не виноват!

– Это тебе только кажется! Но хорош базарить, что предпочитаешь? Пику в бок? Дубиной по черепу? Или, может, как педику, кол в задницу?

Жертва задергалась.

Довольно скалясь, получая явное наслаждение от мучений сутенера, Мясник сказал:

– Не бойся! Я не живодер. Знаю меру. Помучился ты достаточно, а посему сдохнешь быстро.

Кеша хотел что-то сказать, но резкий удар Мясника в область носа сломал челюсть так, что осколки кости вонзились несчастному в мозг. Мясник знал, как быстро убивать! Тело сутенера задергалось. Зубов, прикурив сигарету, спокойно смотрел на агонию жертвы. Затушив окурок, Зубов снял с цепей труп, бросил его в угол. Достал из тумбочки черный пластиковый мешок. Упаковал в него то, что раньше было Иннокентием Самохой, преуспевшим сутенером, торговавшим девушками, как сухарями, и не считавшим их за людей. С помощью тряпки, заправленной в швабру, убрал кровь с бетонного пола подвала, снял фартук, подошел к телефону внутренней связи особняка Тахира, нажал одну цифру, доложил:

– Хозяин! С Кешей порядок! Можно вывозить!