И он мечтал о том, что когда-нибудь настанет день, когда он сможет навсегда завязать с порнушкой. Собственно, единственным положительным моментом в его тайной работе были, пожалуй, гонорары. Но он прекратит этим заниматься и тогда освободится навсегда.

У него не останется больше повода вспоминать о ней – об Азии.

Но Филипп был честолюбив – в этом плане с ним едва ли смог бы сравниться даже амбициозный Марат Логунов. Он понимал, конечно, что зарисовки, которые он производит для удовлетворения потребностей похотливых извращенцев, вряд ли можно считать искусством. Потому что его заказчикам все равно, правильно ли поставлен свет и красивая ли звучит за кадром музыка. Им наплевать на режиссерские находки, на движение камеры, на гармоничный монтаж. Была бы сексапильная девка да неутомимый актер – и всего этого побольше и желательно крупным планом.

Филипп мог бы стараться вдвое меньше – конечный результат был бы тем же. Но он полагал, что халтура унижает художника. И каждый раз, в каждом фильме, старался открыть что-то новое, какой-то интересный ход, какой-то неожиданный поворот. Ему было сложно, потому что он работал с непрофессиональными актерами – от них мало чего можно было добиться. Правда, Эмма в последнем фильме выглядела крайне убедительно – клиент был просто потрясен. Но вряд ли он когда-нибудь узнает об истинных причинах такой замечательной игры; Филипп предпочел наврать, что Эмма – студентка провинциального театрального вуза, самородок, талантливая актриса. Все-таки изнасилование – уголовное преступление, и под статью в случае чего первым делом попал бы сам режиссер.

Каждый раз Филипп по нескольку часов подготавливал съемочную площадку, хотя теоретически мог бы обойтись парой минут. Он вдумчиво расставлял осветительные приборы – основной свет, контурный, а сбоку непременно фонарик с розовым фильтром, чтобы лица актеров смотрелись моложе и мягче. Он знал, что старается преимущественно для себя, что клиенты едва ли когда-нибудь смогут оценить его так называемый творческий подход к столь сомнительному жанру. И все же ничего поделать с собою не мог.

А еще была у Филиппа странная мечта. Снять стильный порнофильм, который прогремит по всему миру, кино, одновременно откровенное до предела и совсем не пошлое, – картину, которая стала бы куда более знаменитой, чем потрясшая в семидесятые годы ханжескую Европу «Глубокая глотка» Джеральда Дамиана. У этого фильма – Филипп точно знал – не должно быть сюжетного сценария, это был бы набор безумно красивых стильных кадров, картинок, от которых невозможно отвести глаз.

Филипп почти видел этот будущий свой фильм – он даже иногда ему снился. Филипп уже давно мог бы приступить к осуществлению дерзкой затеи – но что-то его останавливало, слишком смутным было навязчивое видение. Он неоднократно пытался домыслить конкретные детали, но ничего не получалось, и Филипп злился, то была ярость художника, поссорившегося с Музой, возможно, навсегда.

Этот фильм непременно должен был быть черно-белым. Белое тело расслабленной утомленной женщины, смуглый худой мужчина с горящими черными глазами. Филипп словно не фантазировал, а вспоминал что-то, и никак не мог вспомнить до конца – как бы ни старался. Пыльная комната – высокие потолки, приглушенный свет, старомодный круглый стол, прикрытый кружевной белоснежной скатертью – скатерти такие в довоенные годы считались атрибутом модного интерьера и сохранились в доме у каждой третьей сегодняшней пенсионерки. Тахта с плюшевой обивкой, приспущенные шторы; солнечный лучик, в котором весело танцуют пылинки, замер на линялых бумажных обоях в цветочек. Наверное, в этой комнате живет женщина – на трюмо с раскладным зеркалом толпятся флаконы всех размеров и мастей, а на спинке стула висит жемчужная нить.

На полу разбросана одежда, мужская и женская. Мужские ботинки – лакированные, остроносые, блестящие; невесомые чулки с широкими кружевными резинками – один чулок сморщился, точно сдувшийся шарик после детской вечеринки, а второй словно сохранил еще форму ноги, которую всего несколько мгновений назад ему довелось обнимать; платье – черное, простое, с белым скромным воротником; накрахмаленная рубашка в тонкую полоску.

Филипп мог бы часами рассказывать об интерьере этой придуманной им же комнаты – он мог описать даже пятнышки на обоях, даже форму люстры, даже картину на стене…

На спешно разобранной тахте – они, двое. В мечтах Филиппа женщина всегда сидела к нему спиной. У нее налитое гитарообразное тело – довольно тонкая талия, молочно-белая гладкая спина, тяжелые бедра – такими женщинами восхищались прошлые поколения, а современники Филиппа сочли бы ее толстушкой. Ее темные волосы небрежно раскиданы по покатым плечам – вероятно, несколько минут назад они были собраны на затылке гребнем – и вот их грубо растрепала ищущая мужская рука.

Мужчина сидел к ней лицом, он смотрел на нее без улыбки. И глаза у него были сумасшедшие – темные, как крымская ночь, блестящие. Его смуглые руки сжимали ее ягодицы – на белой коже оставались розовые следы, – и ей это нравилось. Он не видел ее лица, но предполагал, что женщина улыбается.

А потом, потом она оборачивалась, словно чувствовала присутствие невидимого наблюдателя. Она оборачивалась и смотрела прямо на Филиппа. И в этот момент видение рассеивалось, как туман над утренним морем. Он не помнил лица женщины – он так ни разу и не смог рассмотреть ее лицо! Взгляд вот помнил – спокойный и одновременно пронзительный, а лицо – нет!

Кто она? Молодая ли, старая? Красавица или, может быть, так себе? Как он мог найти подходящую актрису, если даже не знал, как она в идеале должна выглядеть?! А без этой женщины, без именно этой женщины гениальный фильм провалился бы – Филипп точно это знал.

И вот теперь он рассматривал Евины снимки, и у него дрожали пальцы. Мистика, колдовство – иначе и не объяснишь. Такое странное совпадение. Однако он был уверен – теперь он был уверен на все сто. Именно эта женщина смотрела на него из ниоткуда, именно эта женщина жила столько лет в его самом навязчивом сне, именно эту женщину он искал так мучительно долго. Она поможет ему прославиться, она и сама, если будет умницей, станет звездой.

Ева. Ева станет главной героиней его нового порнофильма. Порнофильма, который потрясет весь мир.

Эмма торопливо шла по улице, глотая злые слезы. Наверное, только теперь до нее наконец дошло, что ее обманули, оскорбили, обокрали, использовали.

После съемок она вернулась было домой – то есть в квартиру Филиппа. Ей мучительно хотелось забраться под душ, смыть с себя грязь, горечь, запах чужого пота. Потом выпить теплого крепкого чаю с медом и свернуться калачиком под уютным шерстяным пледом. И не размыкать глаз как минимум до следующего дня.

Но у запертой входной двери ее ожидал наскоро собранный чемодан. Ее чемодан. А к ручке была привязана записка.

«Дорогая Эмма! То есть Таня!

Очень мне жаль, что так все получилось, что не сложилось наше сотрудничество. Впрочем, ты должна понимать, что сама во всем виновата. Но ты мне нравишься, поэтому брать с тебя неустойку по контракту я не буду. Конечно, мне все же пришлось тебя оштрафовать. Но честно заработанные тобою сто долларов я положил в твой чемодан. В задний кармашек на молнии. Меня можешь не искать, все равно это бесполезно. Квартира эта съемная, и я здесь больше не появлюсь. А если тебе в голову придет возмущаться, вспомни про контракт. По закону ты мне денег должна. Прощай!»