– А что для вас в нем самое плохое?

– Именно то, за что другие его так ценят. Знание будущего. Правда, и в разгадывании тайн прошлого нет ничего приятного, но это сущие мелочи по сравнению с видением событий, которые только должны произойти. После каждого пророчества, пусть даже не сулящего никаких бед, меня охватывает чувство глубокой обреченности. Закрадываются сомнения, есть ли у нас на самом деле свобода воли, или, может быть, мы просто безвольные пешки в игре Высших Сил.

– Но ведь пророчества редко бывают неотвратимыми, – заметила Эйрин. – Хотя, собственно, и неотвратимые нельзя назвать фаталистическими, ведь они всегда сформулированы крайне неоднозначно и допускают немало разных толкований, порой противоположных по содержанию. По мнению сестры Ивин, их не удается заранее разгадать именно потому, что на самом деле они многовариантны, а вся их неотвратимость заключается только в том, что рано или поздно один из этих возможных вариантов реализуется. Ну а обычные пророчества содержат жесткие предпосылки, имеют ответвления и разветвления, позволяющие влиять на будущее, предупреждая нежелательное развитие событий. Как по мне, существование пророчеств является убедительным доказательством наличия у людей свободной воли.

– С одной стороны, это так, – не стала возражать Глыниш, – а с другой… Бывает, что будущее само предлагает изменить себя, но требует за это слишком высокую цену. Такую высокую, что лучше бы никогда не знать о ней. Однако знаешь – и ее приходится платить. Приходится делать то, что при других обстоятельствах никогда бы не сделала, и искренне надеяться, что своими поступками предупредила беду. А иногда случаются пророчества, предупреждающие о нежелательных событиях и одновременно предостерегающие от попыток предотвратить их – иначе это приведет к еще большей беде. Свобода воли вроде бы остается, но от нее нет никакого толку.

– Понимаю, – неуверенно сказала Эйрин, хотя на самом деле понимала это лишь абстрактно, умозрительно, отстраненно. – И часто у вас бывают такие пророчества?

– Гораздо реже, чем у сильных провидиц, но чаще, чем мне хотелось бы. Одиннадцать раз предвидела несчастья, которые лучше не пытаться предотвратить. По научной классификации они называются неисправимыми пророчествами, хотя им больше подходит слово «безнадежные». Впервые это случилось еще до переезда на Тир Минеган, когда я жила на нашей семейной ферме в Коннахте. Как-то наворожила, что вскоре отец будет чинить крышу, упадет с нее и сломает себе руку. К предостережению отнеслась серьезно, но была мала и глупа, поэтому не сдержалась и рассказала обо всем родным. А через несколько дней наша крыша начала протекать, и ремонтировать ее вызвался дядя Мигал, младший брат отца: мол, из-за его сломанной руки хозяйство не понесет больших убытков. Но он не упал, руку не сломал, а поцарапал себе ногу и через две недели умер от столбняка.

– О! – сочувственно произнесла Эйрин. – Мне очень жаль.

– Уже в школе, – продолжала Глыниш, – учителя объяснили, что такие пророчества провидицы должны держать при себе и ни с кем не делиться, пока те не исполнятся. В дальнейшем я так и поступала, хотя это было непросто.

– А у вас было неисправимое пророчество о чьей-нибудь смерти? – спросила Эйрин и сразу же пожалела о своих словах. – Ой, простите! Наверное, об этом нельзя спрашивать…

– Все в порядке, леди Эйрин, – сдержанно ответила колдунья. – К счастью, Дыв пока миловал меня от таких пророчеств. Знать, что кто-то умрет, и молчать, чтобы не накликать еще большую беду… – Она качнула головой. – С меня хватит и болезней, увечий, разбитых сердец. – Несколько секунд Глыниш колебалась, но потом продолжила: – В последний раз это было полгода назад, в конце мегева. Есть у меня одна знакомая, девушка немного старше вас. У нее был жених, очень достойный юноша, они были такой замечательной парой, и, казалось, ничто не может их разлучить. Но вдруг я увидела, что между ними произойдет ссора, и девушка, под влиянием эмоций и из-за рокового стечения обстоятельств, совершит большую глупость. Она тотчас об этом пожалеет, попробует все исправить, но будет уже поздно. Я могла бы легко это предотвратить, однако ничего не сделала, позволив событиям развиваться, как им и положено. Теперь моя знакомая страдает – но она, во всяком случае, жива. И оплакивает лишь потерянную любовь, а не смерть своего любимого.

– Грустная история, – сказала Эйрин. И неожиданно для самой себя добавила: – Хотя, думаю, это не идет ни в какое сравнение с тем, что вы пережили из-за несчастья с Гвен.

Глыниш резко остановилась, на ее лице застыло испуганное выражение.

– О чем вы?.. Я вас не пони… – Но, осознав, что своим поведением уже выдала себя, обреченно вздохнула. – Вот меня и поймали. Я надеялась, что все обошлось, ведь миновало уже больше двух лет, а тут… Как вы догадались?

– Не знаю, – честно ответила Эйрин, – просто меня внезапно озарило, и я, не подумав, брякнула. Если бы вы так не отреагировали… Значит, это правда? Вы предвидели, что Гвен лишится Искры?

Колдунья угрюмо кивнула:

– Это было мое восьмое неисправимое пророчество. За месяц до того рокового экзамена я наворожила, что одна молодая ведьма превратится в ведьмачку. Все думала, которая из них, а на леди Гвенет и подумать не могла, ведь была уверена, что это произойдет из-за близости с мужчиной. Вы же, наверное, и сами знаете, что она всего лишь третья ведьма за всю историю Сестринства, потерявшая Искру в результате временной смерти. Предыдущие два случая имели место еще в прошлом тысячелетии, и даже среди ведьм было немало скептиков, считавших, что оба раза Искра была потеряна из-за обычных причин, а пострадавшие сестры просто солгали, чтобы вызвать к себе сострадание. А я вообще ничего об этом не слышала.

– То есть вы просто не заметили опасного реликта во время экзаменов Гвен?

– Конечно, не заметила. Иначе указала бы леди Лин на ее ошибку.

– И таким образом, – заметила Эйрин, – сами о том не подозревая, вмешались бы в собственное пророчество.

– Вовсе нет, – решительно возразила Глыниш, – теория предвидений утверждает, что в таких ситуациях на исполнение пророчества имеют влияние лишь осознанные поступки. А я не знала, что тот реликт мог лишить леди Гвен Искры. И если бы обратила на него внимание, действовала бы в полной уверенности, что просто предотвращаю угрозу ее жизни. Пророчество, вероятнее всего, оставалось бы действующим и сработало на какой-нибудь другой молодой ведьме, уже не в результате несчастного случая, а по ее собственной воле… или же по ее собственной глупости. – Она помолчала, устремив мимо Эйрин печальный взгляд. – Эта мысль до сих пор не дает мне покоя. Если бы я была немного внимательнее, если бы заметила тот проклятый реликт… Хотя, может быть, все так и должно было случиться. Возможно, как раз пророчество ослепило нас с леди Лин, не позволив увидеть того, на что при обычных обстоятельствах мы просто не могли не обратить внимания. Может быть, это действительно была судьба…

Вокруг Йорверта с Кываном бурлила и бесновалась людская толпа. Отовсюду слышались выкрики: «Слава поборникам!», «Смерть королю!», «Да здравствует Лаврайн!» – и сыпались традиционные проклятия в адрес еретиков, колдунов и ведьм. На высоком притворе собора Святого Падара стоял семнадцатилетний юноша в строгом и одновременно роскошном костюме из дорогого сукна, теплом плаще, подбитом горностаем, кожаных сапогах и пушистой шапке из меха куницы. Простолюдины, безостановочно стекавшиеся на площадь со всех концов города, были бы рады задушить его в своих пылких объятиях, но этому мешали суровые мужчины в красных мундирах Конгрегации. Поборники окружили со всех сторон лестницу к собору, надежно отгородив от народа его кумира – принца Лаврайна аб Брогана, мученика за Святую Веру, единственного из всех вельмож, решившегося открыто осудить действия короля-отступника. Из-за этого он попал за решетку, однако два дня назад с помощью Дыва сумел освободиться и сегодня утром прибыл в Бланах, где жили набожные и добродетельные люди…