Вклады до востребования, покрытые денежными резервами банка (100 000 д.е. в нашем примере), называются также первичными вкладами (депозитами), а та их часть, что не обеспечена банковскими резервами, т. е. фидуциарные средства, называется также вторичным, или производным, депозитом[260].

Когда банки нарушили принцип права, состоящий в том, что никто не может присвоить вклад, внесенный для сохранения, и прекратили хранение 100 % tantundem, вполне естественно, что они попытались оправдать свои действия и защититься тем доводом, что на самом деле они получили деньги как бы взаем. Все верно: если банкир считает полученные деньги займом, то в его поведении нет ничего незаконного, а с экономической и с бухгалтерской точек зрения, описанных в предыдущем разделе, он лишь играет законную и необходимую роль посредника между заимодавцами и заемщиками. И все же здесь возникает существенное различие: деньги передаются банку не как заем, а как вклад. Иными словами, когда г-н Х делает свой вклад, у него нет ни малейшего намерения отказаться от доступа к настоящим благам в обмен на большее количество будущих благ (с учетом процента). Вместо этого он лишь желает усовершенствовать способ хранения и обеспечить сохранность своих денег, а также получить иные дополнительные услуги по расчетно-кассовому обслуживанию полный и неизменный доступ к tantundem. Именно отсутствие обмена настоящих благ на будущие указывает на то, что, когда банк предоставляет кредит в 90 % денег, находящихся в его хранилищах, перед нами радикально иное экономическое событие, включающее в себя создание из ничего фидуциарных средств, или производного депозита, в размере 900 000 д.е.

Важно ясно понимать и то, что, когда банк использует эти деньги для предоставления кредита предприятию Z, как мы предположили в нашем примере и как это обычно бывает, такой кредит подразумевает обмен настоящих благ на будущие блага, при том что рынок нигде не обеспечивает их необходимым предварительным увеличением добровольных сбережений на сумму 900 000 д.е. Действительно, банк создает из ничего деньги, которые он предоставляет в кредит предприятию Z в форме настоящих благ, но при этом никто не обязан вначале увеличить свои сбережения на сумму кредита. Изначальный вкладчик, г-н Х, продолжает субъективно считать, что он обладает доступом к сумме 1 000 000 д.е., которую положил в банк А, – т. е. он думает, что в его распоряжении имеется сумма 1 000 000 д.е. в совершенно ликвидных активах (деньгах). В то же время заемщик Z получает для своих инвестиций 900 000 д.е. новой ликвидности, которая не подкреплена ничьими сбережениями. Короче говоря, два разных человека одновременно полагают, что в их полном распоряжении находятся ликвидные активы на сумму 900 000 д.е., которые соответствуют части вклада в 1 000 000 д.е., предоставленных банком в виде кредита предприятию Z (производный депозит). В этой точке нашего рассуждения мы понимаем, что банки производят ликвидность, которая инвестируется, не будучи подкрепленной предшествующими сбережениями. Это явление и есть главная причина повторяющихся экономических кризисов и спадов. Его ключевое экономическое значение будет рассмотрено в следующих главах.

Когда банк предоставил кредит предприятию Z, баланс банка приобретает следующий вид.

Понятно, что банкир постарается обмануть себя и решит, что он получил деньги вкладчика на условиях займа. Более того, ему и в голову не придет ни то, что, предоставив предприятию Z кредит, он создал из ничего 900 000 д.е., ни тем более что он предоставил кредит, не обеспеченный предшествующим реальным увеличением чьих-либо сбережений. К тому же банкир понадеется на естественное уравновешивание изъятия вкладов новыми вкладами и, согласно своему «опыту», сочтет решение поддерживать наличность, или страховой фонд, на уровне 10 % (что соответствует 100 000 д.е. наличных денег) более чем достаточным для удовлетворения требований клиентов по обычным снятиям денег с их вкладов[261]. Вся эта конструкция возможна только потому, что клиенты верят в то, что банк будет соблюдать свои будущие обязательства. Банк должен создать эту веру посредством безупречного хранения и обеспечения сохранности денег, не занимаясь незаконным присвоением [денег клиентов] в течение длительного периода времени[262].

Можно понять, что банкир не обязан знать экономическую теорию и потому может не распознать фундаментальные экономические события, которые мы только что описали. Куда трудней оправдать то, что такое присвоение вкладов составляет нарушение традиционных принципов права, которые в отсутствие теории, объясняющей в том числе и социальные процессы, служат единственным надежным руководством, следуя которому можно избежать тяжкого социального ущерба. Однако любой разумный человек, банкир или нет, безусловно, способен разглядеть некоторые признаки того, что происходит в действительности. Зачем банкиру необходимо поддерживать вообще какой-либо коэффициент резервирования? Разве ему непонятно, что, когда он действует законно, в качестве посредника между заимодавцами и заемщиками, ему это не нужно? Разве ему непонятно, как утверждает Рёпке, что его банк представляет собой «учреждение, которое, находя возможным держать меньше наличности, чем обещает выплатить, и живя на эту разницу, постоянно обещает больше, чем может заплатить на деле, и в результате может плохо кончить»?[263] Как бы то ни было, все это лишь знаки, которые любой практический человек может истолковать множеством способов. Принципы права существуют именно для этого. Они играют роль «автопилота» для поведения, облегчая сотрудничество между людьми, хотя, учитывая абстрактную природу этих принципов, мы не всегда можем в точности определить их роль в процессах социального взаимодействия.