— Согласия на что?

— На трон, — ответил я твердо и посмотрел ему в глаза, — на королевский трон! Ваше имя всякий сен-маринец произносил с уважением, а теперь так говорят и все армландцы. Такой король будет пользоваться большей поддержкой, чем король Кейдан.

Он помолчал, но лицо мрачнело, на лбу над переносицей образовалась глубокая складка. Когда заговорил, медленно и вдумчиво, я сжался в нехорошем предчувствии:

— Мое имя произносят с уважением?.. Это хорошо, я хочу, чтобы и дальше было так. Мне Кейдан, понятно, очень не нравится. Мерзавец пытался насильно выдать замуж моих дочерей, а Брабант лишить всех вольностей и привилегий! Но это личное, принимать во внимание как-то не по-мужски. Однако я приносил ему присягу, а это священно. Я не могу поднять меч на суверена, я не могу претендовать на его кресло, ибо я клялся ему служить!

— Но Брабант не признавал его власти, — напомнил я.

— Брабант признавал его власть, — возразил он, — но в определенных пределах. Клятва дается в обе стороны! Мы даем клятву служить сюзерену, а он клянется защищать нас и не утеснять в правах. Брабант имел особые права, и когда король посягнул на них, вас, мой дорогой сын, Господь прислал на защиту очень своевременно.

Я чувствовал, что стучусь в гранитную стену убеждений, построенных на верности слову.

— Король вас ненавидит!

— Знаю, — ответил он, — но не я подниму мятеж против Его Величества. Это противу моей чести.

Я помолчал, сказал с тоской:

— Вы ставите королевство на грань катастрофы… нет, это слишком сильно сказано, но все-таки на троне могли бы объединить Сен-Мари… даже построить Арндское королевство! А так придется то и дело подавлять мелкие заговоры, рубить головы недовольным… Стране нужен покой и несколько лет усиленного и целенаправленного развития, однако все замедлится… Умоляю вас, не отказывайтесь! Или хотя бы пообещайте, что еще подумаете. Не скрою, я очень хочу видеть вас королем, но еще больше хочу видеть королевство снова сильным и единым. И здорово, что все это могло бы совпасть!

Он долго молчал, в глазах глубокое сочувствие, все понимает, однако покачал головой.

— Нет. Не могу.

— Королевство в опасности!

Он ответил медленно:

— Приобрести трон, уронив честь?.. Сын мой, вы ли такое советуете?

— Да нет урона, — воскликнул я пламенно, — потому что трон пуст!.. Короля нет!.. Я вообще не признаю легитимность тех, кто убегает в другие страны, а оттуда ведет подрывную деятельность, пытаясь вернуться на трон!

— Многим это удавалось, — напомнил он.

Я сказал тоскливо:

— Да, однако никто из них не был лучше того, кого удавалось свергнуть только войсками других держав. Вы нужны Сен-Мари!.. Примите трон и корону!.. А я буду первым рыцарем, что сумеет защитить их от любых врагов!

Встречный ураган ревет и пытается сорвать меня с арбогастра вместе с седлом, но я укрылся под пышной гривой, что укрывает подобно щиту, вцепился, как клещ, и терпеливо ждал, когда перестанут мелькать леса, озера, реки под копытами.

Ориентировался по далеким горам, и когда они встали в нужное положение, я ощутил, что приближаюсь к Тараскону; арбогастр протестующе фыркнул, но спорить не стал и, на радость сразу обогнавшему Адскому Псу, начал замедлять скорость.

Две огромные башни на краях похожей на подкову бухты я увидел издали, и сердце радостно застучало. Теперь любой вражеский корабль, входя в гавань по узкому проходу, будет беззащитным для катапульт и гигантских стрелометов. Палуба под ними не качается, так что не промахнутся, а места можно пристрелять заранее.

В самом дальнем углу бухты на берег вытащен из воды и подперт бревнами громадный корабль, на суше кажется еще массивнее и величественнее. На носу трехметровое изображение, как догадываюсь, Протея, но пираты называют неизвестное греческое божество просто Синим Осьминогом.

Сейчас каравелла облеплена работниками, как толстая мышь муравьями. Борта сияют свежими заплатами, обе мачты заменили, паруса тоже новенькие…

Завидев меня, люди опускались на колени и наклоняли головы, а более сметливые, видя, что я не при параде, весело орали и махали шляпами:

— Ваша светлость!

— Сэр Ричард!

— Наш бургграф!

— Наш правитель!

Я милостиво улыбался и помахивал рукой. Арбогастр пронес меня к двухэтажному зданию из свежих досок, большому и очень некрасивому, но окруженному мастеровыми.

Бобик первым успел к двери, где перепугал выскакивающих мне навстречу пышно одетых людей.

Я покинул седло, арбогастра ухватили под уздцы и сразу же куда-то повели.

Я сказал властно:

— Всех отвечающих за стройку ко мне!.. Одна нога там, другая — перед моими светлыми и грозными очами!

За спиной послышался топот множества ног, я вошел в просторное помещение. За мной робко вдвинулись несколько человек, остановились у двери, склонив головы.

Посреди комнаты огромный стол, две чернильницы с принадлежностями на противоположных концах столешницы, рулоны бумаги, один разложен посредине и прижат где молотком, где толстыми корабельными гвоздями.

Я узнал чертеж каравеллы, всмотрелся, достаточно грамотно, хотя мне лично недостает объемности, но другие проекции, понятно, на других листах.

— Та-а-ак, — протянул я, — докладывайте. Кто чем занимается, кто что успел сделать, что не сумел, в чем отстает… Да, кстати, всем сесть.

Они, поминутно кланяясь, двинулись к столу, суетливо рассаживались, а я поглядывал то на них, стараясь побыстрее составить о каждом мнение, то на красочный рисунок на бумаге. Как известно, никаких чертежей при постройке кораблей, даже каравелл, не существовало, все навыки постройки передавались из поколения в поколение судостроительными мастерами, что ревностно хранили секреты. То, что я видел в музеях, называется реконструкцией, для нее использовались гравюры тех давних лет, но опять же, как известно, художники есть художники, и для пущего эффекта увеличивали некоторые важные размеры, к примеру — королям фаллосы, кораблям лишние орудия…

А сейчас вот смотрю на эти красочные рисунки, и хотя умом понимаю, что придет время, и парусники будут мчаться вдесятеро быстрее, но и сейчас именно эти корабли и есть вершина инженерно-технического чуда, а не огромные дворцы и даже, прости, Господи, роскошные кафедральные соборы.

— Где отец Стоундерий? — спросил я властно.

От двери прокричали торопливо:

— Идет-идет!

— Бежит!

Отец Стоундерий в самом деле вбежал, запыхавшись, на ходу отвесил короткий поклон, словно кивнул старому товарищу по дворовым играм.

— Ваша светлость!