Мая глубоко дышала. Она не могла заставить себя сделать еще хоть шаг. Ана, стараясь утешить ее, положила руку ей на плечо:

– Завтра еще раз попробуем.

Мая кивнула. Они пошли к Ане. Уже у самой двери Мая соврала, что с ней все в порядке, она сама дойдет до дома. Ана так старалась, чтобы все было как обычно, что Мае не хватило духу ее огорчить.

Оставшись одна, Мая села на пень и заплакала. Отправила маме сообщение: «Можешь приехать за мной? Пожалуйста!»

Ни одна мама – ни в этом лесу, ни в каком другом – еще не гнала на машине с такой скоростью.

* * *

Никто не знает точно, как зарождается насилие. Тот, кто легко раздает удары, просто чувствует, что оно всегда под рукой, наготове. «Ты меня довел». «Ты же знал, что я такого не выношу». «Сам виноват, нарочно нарывался, так тебе и надо!»

Подруги у двенадцатилетнего Лео Андерсона никогда не было. И когда к нему возле шкафчиков подошла девчонка двумя годами старше, он испытал такое опьянение, как никогда ни до, ни после.

– Я видела на пляже, как ты не струсил перед Литом. Ты смелый! – улыбнулась она.

Когда девочка ушла, Лео пришлось вцепиться в шкафчик. За обедом она села за один стол с Лео. А после уроков возникла в коридоре и спросила, не хочет ли он проводить ее домой.

За Лео обычно заезжал кто-нибудь из родителей, чтобы отвезти его на тренировку. Но в последнее время родители обитали каждый в собственном мире, а Лео этой осенью играть в хоккей не собирался. Ему хотелось стать кем-то другим, он еще не знал кем, но, когда девочка посмотрела на него, он подумал: «Хочу быть тем, про кого она думает “смелый”». Поэтому Лео отправил родителям сообщение, что собирается в гости к приятелю. Мать с отцом только обрадуются, что не нужно его забирать.

Лео с девочкой спустились в подземный переход-туннель, который тянулся под широким шоссе, отделявшим школу от жилого района. Лео глубоко вдохнул, набираясь смелости, и потянулся взять девочку за руку. В туннеле было темно, девочка увернулась от его пальцев и побежала. Лео растерянно смотрел ей вслед; кроссовки девочки чавкали по асфальту. Потом к стуку прибавился другой звук. Другие кроссовки, много. Шаги доносились с разных сторон, все громче. Среди приближавшихся был и старший брат девочки – Лео не разглядел под ее курткой красной футболки.

Коммуна прорыла туннель много лет назад по требованию группы родителей: детям опасно переходить оживленную магистраль. Переход был призван защитить детей. Но сейчас он стал ловушкой.

* * *

Когда Мира забрала Маю, дочь сделала вид, что все снова хорошо. Притворяться она научилась на отлично. Мая сказала, что подвернула ногу, когда они с Аной бегали, и Мира обрадовалась. Обрадовалась! Потому что вывих – это так нормально. Обычное происшествие в жизни шестнадцатилетней девочки.

– Ну, что придумаем? Может, съездим в Хед, выпьем кофе? – предложила Мира. Как мать подростка, она прошла многолетнюю тренировку отказами, поэтому сердце сделало перебой, когда дочь потрясла ее ответом:

– Давай.

Они пили кофе. Болтали. Даже смеялись, словно все как обычно. И конечно, Мира сама все испортила. Потому что ей приспичило спросить:

– Как там у… психотерапевта? Или точнее… у психолога? Какая между ними разница, никак не запомню. Но… я понимаю, ты не хочешь говорить ни со мной, ни со своим папой, но ты просто знай: ты всегда можешь… поговорить.

Мая помешивала ложечкой в чашке. По часовой стрелке, против часовой стрелки, потом наоборот.

– Все нормально, мама. Со мной все нормально.

Как же Мире хотелось поверить в это! Она постаралась, чтобы голос звучал ровно:

– Мы с твоим папой поговорили… Я собираюсь взять поменьше нагрузки, смогу больше быть дома…

– Зачем? – воскликнула Мая.

Мира растерялась:

– Я думала, ты обрадуешься! Если я… буду больше бывать дома?

– Почему меня это должно обрадовать?

Мира заерзала.

– Лапуля, я неважная мать. Я столько занималась своей карьерой, а надо было почаще оставаться с тобой и Лео. Сейчас вашему папе нужно все время отдавать клубу, и…

– Папа и так все время отдает клубу! – перебила Мая.

Мира моргнула.

– Я не хочу, чтобы ты запомнила меня как мать, которой вечно нет дома. Особенно сейчас. Я хочу, чтобы ты чувствовала: у тебя… обычная мама.

Тут Мая отложила ложечку. Перегнулась через стол.

– Мама, прекрати! Я же, блин, охрененно тобой горжусь, понимаешь? У всех просто мамы, а у меня – образец для подражания. Просто мамы говорят детям: вырастешь – и станешь кем захочешь. А ты не говоришь – ты каждый день мне это показываешь своим примером.

– Лапуля, я… – начала Мира, но у нее перехватило дыхание.

Мая вытерла ей слезы и прошептала:

– Мамочка. Это ты меня научила, что мечтать не обязательно. Что можно сразу идти к цели.

* * *

Может, Вильям Лит никого увечить не собирался. Есть такая порода людей – им доставляет удовольствие причинять другим боль, но Вильям вряд ли был из их числа. Возможно, однажды и сам он задумается, почему мы становимся такими, какие есть. Или всю жизнь будет искать оправдания жестокости: «Ты его довел». «Ты же знал, что он этого не выносит». «Сам виноват, нарочно нарывался, так и надо!»

Поддержка парней далась Литу не просто так. Парни шли за ним не потому, что любили его или восхищались им, как шли за Кевином и Беньи; за Литом они шли потому, что он сильный. Поэтому надо было оставлять мокрое место от каждого, кто бросит ему вызов, ведь презрение – как искры в летнем лесу. Если не затоптать их сразу, огонь распространится и в конце концов окружит тебя со всех сторон.

Его парни остановились, загородив выходы. Вильям двинулся вперед. Ситуация не должна была выйти из-под контроля, потому что Вильям начал словами:

– Ну что, хвост поджал, а?

Если бы Лео выглядел испуганным, все могло бы закончиться уже тогда. Если бы двенадцатилетнему мальчишке хватило ума задрожать, упасть на колени и попросить у Вильяма пощады!.. Но не Вильям увидел страх в глазах Лео; это Лео увидел страх в глазах Вильяма. И двенадцатилетний подросток с издевкой сказал:

– А сам-то ты сильно крутой, Вилли-Винки-крошка? Слабо с Беньи подраться? А играть против «Бьорнстада» выйдешь в памперсах или как?

Лео и сам, наверное, не знал, зачем это сказал. Или ему было все равно. Девчонка его обманула, и отныне он обречен носить в себе черную злобу – чувство, оставшееся после ее бегства. Они все спланировали, еще, наверное, смеялись. Все это как-то замыкается на насилие, на адреналин, на иные частоты сердца у некоторых людей.

Лео вынул из кармана какой-то предмет и бросил на землю перед Вильямом. Зажигалка. Вильям ударил в ту же секунду, кулак влетел в лицо Лео тяжело, как полено. Лео откатился по полу, встал на четвереньки, чтобы кровь не застила глаза. Он понимал, что в драке ему Вильяма не одолеть. Но избежать поражения можно множеством иных способов. Заметив, что глаза Вильяма наполнили слезы ярости в тот миг, когда он занес ногу для удара, Лео дернулся в сторону и изо всех сил пнул Вильяма в промежность. Потом вскочил на ноги и принялся избивать его ногами.