На этот раз они тоже ушли из галереи вместе.

* * *

Николя решил действовать. Один. И с какой стати ему с кем-то делиться? А этим двоим он запудрит мозги, как говорят в России.

– Тем не менее… Сережа, – сказала я, – надо бы обследовать все подземелье. Хотя бы бегло. Мы же не были там. – Я показала в дальний конец за сундуки и ящики. Вы можете осматривать содержимое… то есть ощупывать? Проверять, что тут есть, без света?

– Ладно, пошли вместе посмотрим. – Балаев оторвался от ящика, в который была упаковала огромная хрустальная люстра. – Ты права. Эй, Николя, идешь или так и будешь грустить?

Француз поплелся вслед за нами. Балаев напомнил ему примеры из классической литературы (которую, по словам самого Николя, он знал), где говорилось о подземных ходах под всеми приличными особняками.

– Замками, – поправил Николя.

– Так почему твои предки замок не построили?

– В те времена не принято было. Это сейчас возводят. И все равно не в центре Петербурга.

Балаев насвистывал что-то веселенькое и вообще пребывал в отличном настроении. Николя был мрачнее тучи. Я держала в руках фонарик. Балаев забрал у Николя мою сумку и сунул нос внутрь. Попросил объяснить предназначение лежащих там предметов.

– Очень хорошо. Очень хорошо, – повторял он в процессе. – Ты сама оденешься привидением. Я буду кидать яйца. Хоть какое-то оружие. Отлично! И даже есть не хочется!

Подземелье оказалось довольно большим. По-моему, занимало всю площадь под особняком.

– Нет, меньше, – сказал Балаев. – Уже. Вспомни, какие у банкира залы. И тут смотри, сколько по ширине. Ну неверный, ну неверный, – качал головой Балаев. – И сколько он отсюда уже спер!

– А почему ты считаешь, что уже спер? – подал голос Николя, словно очнувшись. – У тебя же нет списка! Он есть только у меня.

Балаев пояснил, что все сундуки и ящики кто-то открывал до него – на них имелись следы вскрытия. Царапины, отломленные кусочки. И Балаев же просто брал их и открывал – так?

– Ведь твои предки их явно заколотили?

– Да, – кивнул Николя. – А я-то думал, как ты легко справляешься…

– Так чего было не открыть, если все не заколочено? Банкир добрался до подземелья и все тут проверил. Ладно, не дуйся. Как сюда попадают сверху? – спросила я у Николя.

– Есть потайная кнопка. Место я знаю только примерное. Мне предстояло ее найти. Но ее не видно! Банкир мог ее обнаружить только случайно!

– И ведь в особняке делали ремонт… – медленно произнесла я. – И столько лет находилось научное общество… Николя, где находится кнопка?

– На камине, – нехотя признался француз. – На первом этаже. У банкира там столовая.

– А вы, Николя, были в доме банкира? – спросила я у француза. – Я имею в виду, он вас… отрубил у себя в доме?

– Да, мадемуазель Юля. Я позвонил ему и напросился на встречу. Сказал, что этот дом принадлежал моим предкам.

– И что произошло?

– Я… не могу все точно вспомнить…

– Чего-чего, – встрял Балаев. – Газом пшикнул. В подземелье спустил. Как нас всех. Чтобы ты, дорогой, не мешался под ногами.

Я внимательнейшим образом осматривала стены. Никаких дверей, никаких других выходов. Наш единственный шанс – это та дверь с тайным механизмом.

– Николя, я не верю, что ту дверь нельзя открыть изнутри, – заявила я вслух.

– Это так, мадемуазель Юля, – вздохнул француз. – Неужели я остался бы сидеть в подземелье?

Осмотрев подземелье, мы вернулись к сундукам, и Балаев снова взялся за их исследование – правда, на ощупь. Он согласился со мной, что батарейки следует поберечь. Я спросила Балаева, каким образом банкир завлек его, такого ушлого торговца антиквариатом, в свой особняк. Ну ладно, француз Николя попался, но Балаев-то…

– Сделал одно очень выгодное предложение. Предложил обсудить дома. И я, старый дурак, поехал один. Даже людей своих отпустил. И никому не сказал, куда поехал.

– Речь шла о драгоценностях? – спросила я.

– Не только. И не столько… Так, погоди-ка, погоди! Каких драгоценностях? Еще и драгоценности есть? Золото, бриллианты?

– Драгоценностях моей семьи?! Моих фамильных драгоценностях?! – завопил Николя. – Которые должна носить моя жена, а после нее – моя дочь?!

– А должны быть еще и драгоценности? – встрял Балаев. – Неужели и драгоценности не взяли, когда драпали от большевиков? Они же не занимают много места, и спрятать их легко. Можно даже в собственном организме. – Балаев хмыкнул.

– Взяли не все, – уклончиво ответил Николя.

– Они тоже хранились в подвале? – не отставал Балаев.

– Да. Не наверху же?

– Поищем, поищем, – потирал руки Балаев и аж приплясывал.

– Это мои драгоценности! – аж захлебнулся Николя.

– Успокойся, придурок, – спокойно сказал Балаев. – Чего делить шкуру неубитого медведя?

– Ты пришел сюда за моими драгоценностями!

– Я про них раньше и не слышал. И про твою семью раньше вообще ничего не знал. Кто вы такие? Знаешь, сколько таких тут жило до революции, а потом драпали так, что только пятки сверкали? И я пока ничего особо ценного в этом подземелье не нашел. Да, продать можно, но чтобы шею свою в петлю ради всего этого совать – нет. Хотя я еще не все посмотрел.

– Но картины…

– А ты видел, в каком они состоянии? Даже при таком освещении ясно: они нуждаются в реставрации. И окупятся ли потом вложения? Не уверен. По-моему, банкир все, что было ценного, развесил у себя наверху. А я-то все думал, где он столько добра накупил… Неужели столько бабок решил в искусство вбухать? Оказалось – вон оно где…

Балаев замолчал в задумчивости и добавил:

– Но его хорошо проконсультировали. Пожалуй, он взял самое лучшее.

– Алла Николаевна? – подсказала я.

– Знаешь про нее? Ах да, ты, конечно, не можешь не знать.

– Органы ею давно интересуются. Только взять не могут.

Я решила поведать Балаеву про интерес органов к Алле свет Николаевне в связи со смертью модели Ольги (когда галеристка обеспечивала банкиру алиби) и смертью старого ювелира, к которому она часто наведывалась.

Затем обратилась к Николя и поинтересовалась, зачем же он все-таки ходил к Аркадию Зиновьевичу. Николя сообщил уже известные мне (но не Балаеву) вещи: про то, что драгоценности Беловозовых-Шумских были изготовлены предками Аркадия Зиновьевича.

– И что? – спросил Балаев. – Старый Аркаша ничего оригинального сделать не мог. Он по другим делам специализировался. В основном скупал краденое и переделывал.