Кабинет, однако, не разделял его энтузиазма. За год до отъезда король обсуждал свой план с Эшером, который оставил следующую запись об их беседе:

С визитом короля в конце концов согласились, но крайне неохотно и тут же отказались санкционировать те щедрые дары, которыми обычно отмечали важнейшие даты имперского календаря. Король, однако, настаивал, заявив, что не может появиться на торжественном приеме в Индии с пустыми руками; к тому же его визит должен был ознаменоваться какими-то важными решениями. Премьер-министр и лорд Крюэ, министр по делам Индии, все же проявили больше воображения, чем их коллеги по кабинету. Вступив в сговор с вице-королем Индии лордом Хардинджем, они решили, что король объявит о двух важнейших административных новшествах: о переводе индийской столицы из Калькутты в Дели и об аннулировании раздела Бенгалии — самой непопулярной меры эпохи правления Керзона. Чтобы избежать споров, предлагавшиеся изменения решили хранить в тайне до момента объявления их королем. О том, что готовится, знали едва ли с десяток официальных лиц в Лондоне и столько же в Индии; даже королеве сказали об этом уже в Бомбее. Чарлз Хобхаус, канцлер герцогства Ланкастерского, был среди того большинства министров, которых, к их крайнему неудовольствию, Крюэ поставил перед фактом всего за три дня до отплытия короля в Индию. «Кабинет был этим очень обеспокоен, — писал он. — Надеюсь, мы от этого не пострадаем… Хотя, думаю, что так и будет».

Словно для того, чтобы еще больше спровоцировать этих здравомыслящих людей, Георг V предложил впечатляющую кульминацию торжественного приема в Дели: он должен всенародно короноваться в качестве императора Индии. Архиепископ Кентерберийский возглавил оппозицию, выступившую против подобного действа, по стилю более подходившего для Наполеона. Свои возражения он аргументировал тем, что коронация подразумевает освящение, а в стране мусульман и индусов подобный христианский акт был бы неуместен. В итоге все сошлись на том, что король прибудет на торжественный прием уже в короне. Но в какой короне? «Я всерьез полагаю, — писал вице-король в апреле 1911 г., — что, прежде чем решать вопрос о короне, следует определить, откуда она возьмется». Имперскую государственную корону весом менее трех фунтов под горячим делийским солнцем носить было бы нетрудно, однако ни ее, ни более тяжелую корону святого Эдуарда нельзя было на законных основаниях вывозить за пределы Англии. Поэтому Гаррарду, королевскому ювелиру, заказали новую корону стоимостью 60 тыс. фунтов стерлингов. В Лондоне надеялись, что большая часть этой суммы будет получена в виде драгоценных камней, подаренных индийскими князьями. Однако вице-король забраковал данный план как политически нежелательный. Новый правительственный план отличался как излишней скупостью, так и недостатком чувства собственного достоинства: Гаррард изготовит корону, даст ее королю напрокат за 4400 фунтов, а по возвращении того в Англию разберет изделие на части. Этот недостойный план оказался отвергнут из-за опасений, что публике станет известно о том, как священный символ императорской власти был осквернен из-за горсти рупий. В конечном счете полную стоимость новой короны оплатил народ Индии, который, однако, был лишен привилегии хранить ее у себя в стране как часть национального достояния. Правительство опасалось, что если корона останется в Дели, то станет объектом вожделений будущих узурпаторов или диссидентов. После короткого пребывания в Индии корону вернули в Лондон, и с тех пор она хранится в сокровищнице британской короны — Тауэре.

Тем, кто изучал правительственную переписку, которая в 1911 г. велась между Лондоном и Калькуттой, может показаться, что британские власти в Индии полагались не столько на закон и хорошее управление страной, сколько на прецеденты и почести. Даже королева проявила живой интерес к подобной эзотерике. Свита из «простых» придворных дам ее уже не устраивала; во время путешествия по Индии королеву должны были сопровождать леди со званием пэра. В конце концов, ее выбор остановился на герцогине Девонширской и графине Шефтсбери — «моей фрейлине Шефтсбери», как она ее высокомерно называла.

Король также сперва испытал разочарование, когда лорд Розбери отказался сопровождать его в поездке по Индии в качестве лорда-распорядителя, то есть номинального главы королевского двора. «По опыту, манерам и внешности я не гожусь для исполнения обязанностей при дворе», — пояснил бывший премьер-министр. Его место занял не ведающий подобных сомнений лорд Дурхэм, увлекающийся скачками пэр и рыцарь ордена Подвязки. Специальный отбор в свиту прошли: лорд Крюэ, прощенный за его участие в конституционных неурядицах ноября 1910 г., — один из немногих либералов-министров, которых король считал близкими по духу; Джон Фортескью, королевский библиотекарь и историк британской армии; виндзорский скотник и три коровы. 11 ноября 1911 г. все погрузились на новый пароход «Медина», который через три недели должен был приплыть в Бомбей. После нескольких дней шторма, вызвавшего у многих морскую болезнь, волнение улеглось и появилось солнце. Король слушал оркестр военно-морской артиллерии, игравший его любимую пьесу «В тени»; королева читала Редьярда Киплинга и А. Э. У. Мэйсона.

Прибытие в Индию омрачило только одно облачко. Королевская свита, очевидно, посчитав лорда Хардинджа, поднявшегося на борт «Медины», чтобы приветствовать короля-императора, весьма незначительным лицом, не стала оказывать ему традиционных почестей. Конечно, в тот момент, когда король прибыл в Бомбей, Хардиндж перестал быть вице-королем, однако он оставался генерал-губернатором, первым из подданных на субконтиненте, о чем и не преминул напомнить самым недвусмысленным образом. В противоположность ему Крюэ проявил такую скромность, что даже вычеркнул свое имя из подготовленного вице-королем списка награжденных. Хардиндж, однако, унаследовал от Керзона не только напыщенность, но и трудолюбие. По его указанию в окрестностях новой столицы было разбито 40 тыс. палаток — это был не столько лагерь, сколько палаточный город с населением в 300 тыс. человек.

Ради их комфорта, хвастался вице-король, за один месяц было уничтожено 90 тыс. крыс. Короля обрадовала перспектива пожить без удобств, в палатке, королева же, которую, возможно, не совсем убедила радужная статистика, касающаяся крыс, предпочла бы иметь над головой прочную крышу. Следует, однако, сказать, что предназначенные для короля и его свиты апартаменты, обитые шелком и устланные коврами, отличались удивительным великолепием. Единственной опасностью оставался огонь. Одно такое возгорание заставило отменить фейерверк, который собирались устроить во время королевского приема под открытым небом, второе вынудило герцогиню Девонширскую выскочить из своей палатки в халате и без прически — ее волосы были заплетены в косу.

Несмотря на многомесячную подготовку, торжественному въезду короля в Дели недоставало пышности. Индийские князья предлагали использовать для этого слонов, в течение столетий символизировавших власть императора, но их предложение было отвергнуто по соображениям экономии и безопасности. Король-император въехал в город на коне. Не являясь, однако, опытным наездником, он отверг предложенную вице-королем строевую лошадь, угольно-черного чистокровного коня ростом в семнадцать ладоней,[63] и предпочел каурую кобылу спокойного нрава, но весьма скромной внешности. В фельдмаршальской форме и белом тропическом шлеме, закрывавшем большую часть лица, король на фоне своих адъютантов практически ничем не выделялся. «Многие его не узнали, — писал один конюший, — только и было видно, как люди обшаривают свиту взглядом». Наконец было принято запоздалое решение: король должен ехать отдельно от свиты, вслед за королевским штандартом.