С десятитысячным отрядом Суворов прошел от Днестра на Буг, сделав 560 верст за 20 дней. Ни главнокомандующий фельдмаршал Румянцев, ни сама императрица больше не вмешивались в дела Суворова.

4 сентября Суворов атаковал и разбил под Кобрином передовой отряд поляков под командованием генерал-майора Ружича.

Любопытно, что когда генерал Сераковский донес Костюшко о появлении на театре военных действий Суворова, тот ответил, что бояться нечего: «Это не тот Суворов, а другой, казачий атаман».

Но на беду полякам, Суворов оказался тот самый, и 6 сентября 1794 г. в 15 верстах от города Кобрин Александр Васильевич наголову разгромил корпус генерала Сераковского, насчитывавший 16 тысяч человек при 28 орудиях. «Сей мятежнический корпус, — писал Суворов, — состоял из лучших их войск, знатной части старых коронной гвардии и иных полков, исправно выэкзерцированных».

А вот мелкий эпизод — бой у местечка Кобылки. Полковник Исаев с полутора тысячами пехоты, утомленной ночным переходом, атаковал поляков, но был отбит артиллерийским и ружейным огнем. Тут прискакал Суворов. Один из офицеров доложил, что в русском авангарде нет орудий, а у неприятеля — есть. «У него есть орудия? — переспросил генерал-аншеф. — Да возьмите их у него и бейте его ими же».

А на помощь пехоте Суворов отправил конницу. Упорный бой длился более часа: поляки дорого продавали свои жизни. Потери русских составили 153 человека, а поляков — почти весь отряд (одних пленных взято более тысячи человек). Вся артиллерия (9 орудий), знамя и обоз поляков достались русским.

22 октября Суворов вышел из Кобылки и двинулся к Праге — предместью Варшавы, расположенному на правом берегу Вислы. Поляки превратили Прагу в непреступную крепость. Количество польских войск, защищавших Прагу, точно не установлено, в разных источниках говорится от 20 до 32 тысяч человек. По одним данным, у Поляков в Праге было 104 орудия, по другим — 200.

Русские войска в тот же день (22 октября) подошли к Праге на расстояние несколько далее пушечного выстрела и расположились вокруг предместья в назначенных Суворовым лагерных местах. Как писал участник штурма Праги генерал фон Клюге: «Вдруг в средней колонне раздался крик: „Вперед! ура!“ Все войско повторило это восклицание и бросилось в ров и на укрепления. Ружейный огонь запылал на всей линии, и свист пуль слился в один вой. Мы пробирались по телам убитых и, не останавливаясь ни на минуту, взобрались на окопы. Тут началась резня. Дрались штыками, прикладами, саблями, кинжалами, ножами — даже грызлись!

Лишь только мы взлезли на окопы, бывшие против нас поляки, дав залп из ружей, бросились в наши ряды. Один польский дюжий монах, весь облитый кровью, схватил в охапку капитана моего батальона и вырвал у него зубами часть щеки. Я успел в пору свалить монаха, вонзив ему в бок шпагу по эфес. Человек двадцать охотников бросились на нас с топорами, и пока их подняли на штыки, они изрубили много наших. Мало сказать, что дрались с ожесточением, нет — дрались с остервенением и без всякой пощады. Нам невозможно было сохранить порядок, и мы держались плотными толпами. В некоторых бастионах поляки заперлись, окружив себя пушками. Мне велено было атаковать один из этих бастионов. Выдержав картечный огонь из четырех орудий, мой батальон бросился в штыки на пушки и на засевших в бастионе поляков. Горестное зрелище поразило меня при первом шаге! Польский генерал Ясинский, храбрый и умный, поэт и мечтатель, которого я встречал в варшавских обществах и любил, — лежал окровавленный на пушке. Он не хотел просить пощады, и выстрелил из пистолета в моих гренадеров, которым я велел поднять его… Его закололи на пушке. Ни одна живая душа не осталась в бастионе — всех поляков перекололи…

Та же участь постигла всех оставшихся в укреплениях, и мы, построившись, пошли за бегущими на главную площадь. В нас стреляли из окон домов и с крыш, и наши солдаты, врываясь в дома, умерщвляли всех, кто им ни попадался… Ожесточение и жажда мести дошли до высочайшей степени… офицеры были уже не в силах прекратить кровопролитие… Жители Праги, старики, женщины, дети, бежали толпами перед нами к мосту, куда стремились также и спасшиеся от наших штыков защитники укреплений — и вдруг раздались страшные вопли в бегущих толпах, потом взвился дым и показалось пламя… Один из наших отрядов, посланный по берегу Вислы, ворвался в окопы, зажег мост на Висле и отразил бегущим отступление… В ту же самую минуту раздался ужасный треск, земля поколебалась, и дневной свет померк от дыма и пыли… пороховой магазин взлетел на воздух… Прагу подожгли с четырех концов, и пламя быстро разлилось по деревянным строениям. Вокруг нас были трупы, кровь и огонь…

У моста настала снова резня. Наши солдаты стреляли в толпы, не разбирая никого, — и пронзительный крик женщин, вопли детей наводили ужас на душу. Справедливо говорят, что пролитая человеческая кровь возбуждает род опьянения. Ожесточенные наши солдаты в каждом живом существе видели губителя наших во время восстания в Варшаве. „Нет никому пардона!“ — кричали наши солдаты и умерщвляли всех, не различая ни лет, ни пола…

Несколько сотен поляков успели спастись по мосту. Тысячи две утонуло, бросившись в Вислу, чтоб переплыть. Взято в плен до полутора тысяч человек, между которыми было множество офицеров, несколько генералов и полковников. Большого труда стоило русским офицерам спасти этих несчастных от мщения наших солдат.

В пять часов утра мы пошли на штурм, а в девять часов уже не было ни польского войска, защищавшего Прагу, ни самой Праги, ни ее жителей… В четыре часа времени совершилась ужасная месть за избиение наших в Варшаве»[121].

Замечу, что советские историки избегали деталей штурма Праги, а польские, наоборот, расписывали зверства русских. И те, и другие нагло врали. Одни потому, что отрицали очевидные факты, другие потому, что делали их сенсацией. А ведь Суворов еще задолго до Праги писал в своей «Тактике»: «Взял город, взял лагерь — все твое». Риторический вопрос: а что, при взятии Измаила жертв среди мирного населения было меньше? А сами поляки что делали, когда брали штурмом города — русские, турецкие и др.?

По мнению автора, действия всех армий мира против мирного населения следует судить по одним законам и правилам войны. Введение же двойного стандарта, то есть одним можно убивать мирное население потому, что они-де хороший народ и воюют-де за справедливые цели, а другим нельзя — это одна из форм расизма и фашизма, недостойная порядочного историка.

Любопытно, что никто из историков не дает ответа на очевидный вопрос: почему польское командование, которое много месяцев готовило Прагу к обороне, не догадалось эвакуировать из нее женщин и детей? Причем не в чистое поле, а в теплые дома варшавских обывателей на другом берегу Вислы.

По данным Дм. Бантыш-Каменского[122], при штурме Праги было убито четыре польских генерала: Ясинский, Корсак, Квашневский и Грабовский и 13 540 солдат. В числе пленных были три генерала, 29 штаб-офицеров, 413 офицеров и 14 000 рядовых. До двух тысяч человек потонуло в Висле, и не более тысячи человек перебрались в Варшаву. 104 пушки, множество знамен и орудий разного рода досталось победителям. У русских убито 580 человек, ранено 960. В приступе участвовало 22 тысячи человек, в том числе 7 тысяч конницы.