Вот вам вторая категория людей, которые захотели строить Крепость! — громко объявил Бадмаев Пете. — Мало тех, кто давно перерос людей, есть еще и такие вот… ученые с их несвоевременными открытиями. Им надо место, где бы эти открытия на время можно спрятать и в то же время можно обсуждать.

А третья категория — еще проще… рано или поздно всякий ученый сталкивается с печальным обстоятельством: ему предстоит умереть до того, как он совершит самые важные открытия. Это так грустно! И Гумбольдт, и Гёте, и Резерфорд, и Докучаев… Все они стояли на пороге нового, увлекательного познания, когда пришла пора умирать. А мы тут, с помощью новых наших знаний, можем сделать их… ну, не бессмертными, конечно, но намного более долговечными.

Ну-с, на один ваш вопрос я как будто ответил… Где другие?

— Они связаны с первым… Значит, Крепость создали Посвященные. Ученые. Крепостей несколько — я правильно понял?

— Правильно. Но где находятся остальные, вам знать рано.

— Я же не про это расспрашиваю… Получается, в Крепости всем заправляют Посвященные. Все признают это, хотя и относятся к Посвященным очень по-разному. И не боитесь вы восстания? Не всем же вы нравитесь — даже из обитателей Крепости?

— Намек понял… Вы правы — нас не любит не только Гурджиев. Признаю — с ним поступили почти жестоко… его уже начали готовить к Посвящению, а потом пришлось это прервать. Естественно, он затаил обиду.

— Вот он и возглавит восстание.

— Никогда не возглавит, и как раз по той причине, по который мы не взяли его в Посвященные.

— По какой же? Я вижу, что сами же Посвященные отбирают одних и не отбирают других. При этом они руководствуются только своими собственными соображениями. Это и правда обидно…

— Да нет в нашем выборе никакой тайны. Все просто!

Во-первых, у человека должны быть хотя бы зачатки способностей к ясновидению, к интуиции, творческий потенциал, стремление к долголетию… Мы же не встраиваем в человека все это, мы лишь помогаем развить то, что уже дано природой. Если этого нет — значит, нет.

Во-вторых, нужны определенные личностные качества… Какие — пока не скажу. Вон я вам пару картинок показал, вы уже чуть в обморок не упали.

И замечаю, что к нам пришла немалая удача: из двух экспедиций, искавших путь к нам, бедным, уцелело как раз по человеку, которые могут стать Посвященными.

— Получается, что Каган… Васильев… Иван… Они бы не смогли стать Посвященными?

— Почему вы не спрашиваете про Бубиха?

— Потому что с ним и так все ясно!

— А мне все ясно и с остальными. Все просто, юноша! Иван… Вы хоть помните, что он собирался вас убить?

— У него был приказ…

— У летчика, который бросил на Гамбург атомную бомбу, тоже был приказ. И у летчиков, которые сбрасывали химические бомбы на Париж и Петербург. И у артиллеристов тоже был приказ. Кстати, у вас тоже был приказ, и вы лихо его исполняли. Убили фон Бюлова, а это редкая удача — не говоря о том, что вы новичок, а Вильфрид фон Бюлов — опытный и смелый офицер, на пятнадцать лет старше вас и на десять кило тяжелее.

Но что характерно, Иван пополз вас убивать. Ваше счастье, что его прикончил другой… исполнитель приказа. Опоздай он, ваш спаситель, и вас бы пришлось оживлять, а это довольно мучительно.

— Иван убивал… Я убивал… Его убили… В чем же разница?

(Слова Бадмаева про «оживлять» Петя сразу не зафиксировал: голова была полным-полна другим.)

— Разница в том, — раздельно, веско вымолвил Бадмаев, — разница в том, что, выполняя приказ, Иван не думал о сохранении себя. Выполнить приказ ему было важнее всего. А вам — не важнее всего, вы за камушек прилегли, и, надо сказать, очень своевременно. Если оценивать, надо ли оживлять Ивана, я сразу отвечаю — нет! Нет и нет. Иван — тупая машина для убийства. Каган — не машина и не для убийства. Но и он — целиком в коммунистической идее. Он предан ей со всеми потрохами, он несется служить своему государству… Уловили? Он весь целиком в этой идее. ВЕСЬ!!! (Это последнее слово Бадмаев выкрикнул, так оно было ему важно.) И Васильев тоже целиком — в том, чему служит. Каган талантлив, от Васильева могут быть очень талантливые дети… Но пока что даже Каган — никакой не Посвященный. Он человек, и не более того.

— А Посвященные — не люди?!

— Не совсем люди. Больше, чем люди. Посвященного много… Он в любом государстве, в любом обществе, в любой профессии — не целиком. У него всегда остаются такие стороны, которые ни общество, ни профессия полностью не охватывают.

Петя в очередной раз чувствовал, что голова у него словно бы пухнет. Надо думать…

— Правильно, Петр Исаакович! Действительно, надо думать. Обо всем и всегда надо думать.

— Это вы мысли прочитали?

— В этом не было необходимости… Эти мысли у вас на лице были написаны. Но у меня предложение: давайте пока прервемся. Я только объясню вам, почему восстания не будет. Как вы себе представляете восстание, если мысли любого повстанца в любой момент можно прочитать? Вот поэтому, даже если Гурджиев найдет еще парочку недовольных, ничего и никогда он не сделает. Бухтит? И габала с ним, пусть бухтит. Ноет? И пусть себе ноет. Намекает, что кругом одни сволочи, он один хороший? Да и пускай, кому хуже от этой ерунды? А вот если Гурджиев затеет совершить уже какую-то реальную гадость… поверьте, это сразу станет очень даже заметно.

— И вы его сразу убьете.

— Не болтайте чепухи, Петр Исаакович! Никому не нужна эта трижды никчемная жизнь. Мы его просто трансгрессируем домой. Пусть катится в Париж, Москву или Тбилиси… Куда хочет.

— По-озвольте… Так ведь он будет знать, где находится Крепость!

— Бубих тоже знал… И что? Ему это очень помогло? Но самое главное — вот Гурджиев оказался… Будем милостивы к Гурджиеву — оказался в Париже. И что дальше?

— Он может обратиться в любую разведку…

— Угу… И рассказать, что лично общался с уже семнадцать лет как покойным Бадмаевым, даже выполнял его приказания. И не с одним только Бадмаевым! Он лично общался с целой толпой покойников, среди них — с приятелем Ломоносова, Георгом Рихманом. «У них там Рихман так и ходит, электрическую систему строит на атомной станции. Так и ходит, в парике и в порванном молнией башмаке!» Как вы думаете, где вскоре окажется Гурджиев?

Петя опять не хотел, а приходилось смеяться.

— Специалисты его проверят и скоро выпустят из сумасшедшего дома.

— Не выпустят, они его лечить начнут… Причем ведь вылечат, что самое интересное! Выпустят — но не раньше, чем Гурджиев честно признается, что никакого Бадмаева и Рихмана не видел, это был такой болезненный бред. В общем, выпустят обломки человека. А дальше что? — спросил Бадмаев и даже голову склонил на плечо.

Петя пожал плечами, уже чувствуя — худо будет Гурджиеву.