свою ответственность за решения, которые привели его к нынешнему состоянию. Он понял, что прокладывать новую дорогу в жизни придется самостоятельно. На следующей консультации Моника много говорила о том, как приятно это видеть. Она подмигнула Джерри и сказала:

— Что скрывать, когда я на это смотрю, то хочу немедленно сбросить с себя одежду.

От «я» до «мы» и 200 % ответственности

Практика личной ответственности меняет внутренние установки с «я» на «мы». Люди сами себе обещают считаться с чувствами и нуждами партнера в не меньшей, а лучше даже в большей степени, чем со своими. Споры о том, эгоистичны мы по своей природе или бескорыстны, продолжаются по сей день, но я считаю, что душевная щедрость или недостаток душевной теплоты — это приобретенные в долгосрочных отношениях качества. По мере возникновения неприязни партнеры начинают меньше общаться, между ними пробегает холодок, их Защитники чаще дают о себе знать, а в нарративах появляются негатив и обобщения. Личная ответственность заканчивается, когда партнеры начинают говорить в стиле «Вот если бы ты…», устанавливается любовное эмбарго, начинаются бесконечные отговорки и перекладывание вины друг на друга.

Все это «я»-установки. Партнеры страдают, ругаются по поводу и без и удивляются, осознав, что действуют с позиции жертвы. В книге The Big Leap («Большой прыжок») Гай Хендрикс пишет, что люди и страны ведут споры ради того, «чтобы занять позицию жертвы в отношениях. Обе стороны пытаются вытеснить с нее друг друга. Иначе говоря, они наперегонки предоставляют доказательства, что являются настоящей жертвой». Далее Хендрикс утверждает, что единственный способ разрешить спор — это взять на себя 100 % ответственности, не меньше{5}. Это радикальная форма личной ответственности. Вместо соревнования за позицию жертвы надо полностью взять на себя ответственность за свою вину и за поиск решения. В пылу спора кажется проще изображать жертву и обвинять других, велик соблазн наставить партнера на путь истинный. Но это ничего не упрощает. Один мой клиент, который после долгой борьбы с собой научился брать на себя ответственность, в итоге сказал: «Так проще». Он прав, хотя вначале в это трудно поверить. Убедить кого-либо в том, что вы страдаете по его вине, гораздо сложнее. Принимая во внимание то, как наше поведение влияет на отношения, и беря на себя ответственность, вы принимаете мы-установку и тем самым даете понять партнеру, что он любим и может не бояться поступать так же.

Доверие и игра без победителей и проигравших

Мы едва не стали частью пищевой цепочки. Много тысяч лет человек вычеркивал себя из меню хищников, а мы сознательно на это наплевали, встав на доску для серфинга.

Эта мысль с размаху ударила меня по голове, когда мы с Эшли проезжали вдоль болот, а затем по двум мостам, соединяющим материковую часть Южной Каролины с барьерным островом Фолли-Бич. Мне показалось странным, что перспектива быть съеденным акулой-людоедом не самая пугающая на сегодняшний день. Что же казалось мне страшней акул? Как ни странно, то, что жена окажется более способной серфингисткой, чем я.

Я всю жизнь занимался спортом и до этого момента считал само собой разумеющимся, что у меня хорошо получится стоять на доске, во всяком случае лучше, чем у Эшли. Но подсознание меня обманывало: жена у меня тоже спортивная. Помимо физической формы, надо признать, меня убеждали в собственной правоте соревновательный дух и чуточку гендерных предрассудков. В голове проносились образы уверенной Эшли на доске для серфинга, летящей впереди всех. Я внутренне сжался, и мне мерещилось, что друзья смеются над рассказами о том, как я барахтаюсь в воде, безуспешно пытаясь встать на доску. Нет, только не это, у меня получится лучше, чем у нее. Я представил, как мы едем обратно, и Эшли расстроена неудачным опытом. Наверное, повиснет неловкая тишина, как часто бывает после споров, которые могут перерасти в ссору. Конечно, я не хочу, чтобы у нее совсем ничего не получилось. Пусть будет как у меня, но не лучше. Но мне не хотелось, чтобы она думала, что я ее обошел или что она мне проиграла. Стало ясно, что итоги предстоящего дня зависят от меня. Я мог взять ответственность за свое эго, подсознательные предрассудки и желание победить и просто получать удовольствие.

Я мог вести себя, как мне подсказывают зрелые части моей личности, независимо от того, как у меня получится. Я мог поддержать Эшли. Собственно, разве не это моя обязанность?

К концу дня мы оба всласть накатались и падали примерно с одинаковой частотой. Было весело, мы подбадривали друг друга. Этот опыт сблизил нас, и мы по сей день обожаем серфинг. Но главный вывод, который я сделал в тот день, имел отношение не к спорту, а к соперничеству и его деструктивному влиянию на отношения.

В Америке конкуренция является неотъемлемой частью культуры. У жителей капиталистических стран — даже тех из нас, кто не любит соревноваться, — она в крови. Проигрывать стыдно и унизительно, никто не хочет быть хуже всех. Кто мы, если мы не на первом месте? Кто мы, если не победители? Винс Ломбарди, один из лучших тренеров в истории Национальной футбольной лиги, сказал: «Победа — не главное, а самое главное». Второго места нет — есть победитель и проигравшие. И это лишь отдельные примеры того, какую роль играет конкуренция в нашей культуре. Такой образ мышления настолько доминирует, что стал нормой, положительным качеством, навыком в резюме, которым следует гордиться. Эта идея так тесно связана с нашим самовосприятием, что на нее преступно посягать.

Именно поэтому я считаю, что конкуренция в целом и в отношениях в частности убийственна. Это самая вредная и незрелая установка для пары, которую только можно представить.

Страсть к конкуренции проникает повсюду, и она плохой союзник. Казалось бы, что плохого в небольшом дружеском соревновании? В книге Beyond Success and Failure («Кроме успехов и неудач») Уиллард и Маргерит Бичер описывают, как конкуренция подрывает фундаментальные американские принципы: «Одна из базовых эмоциональных установок конкуренции — враждебность. Дружеского соперничества не существует.