– Нет, просто хочу, чтобы все было конкретно. Так какой же моей подруге так везет?

– Да, например, Анке. Закончила Академию.

– Уже два года назад и до сих пор не вышла замуж!

– Зато у нее хорошая работа, а после твоего «Управления» самая большая безработица.

Большущее спасибо. Это называется поддержка со стороны семьи.

– Что ж, буду тогда сидеть дома и ходить на дармовой суп к брату Альберту, – нагло заявила я.

– Хочешь окончательно добить мать? Мало того, что Ирек уезжает в голубую даль, так еще и ты начинаешь? Ну давай, давай! Бей лежачую! Только смотри, чтобы потом не пришлось выступать в программе «Прости меня».

– В отличие от некоторых я вовсе не собираюсь устраивать представление из своей унылой жизни! – выпалила я и положила трубку, прежде чем мама успела отреагировать.

А через минуту у меня начались жуткие угрызения совести.

– Ирек? Это опять я. Дай маму.

– Она не хочет подойти. Лежит и всхлипывает в подушку. Упоминает о скорых похоронах.

– Все как обычно.

– Поэтому тебе нужно привыкнуть. Я уже давно привык.

– И однако ты уезжаешь.

– Но вовсе не из-за мамы. Я тебе вот что скажу, Малина. Боюсь, что в Германии мне будет не хватать ее занудства, претензий, нелепых теорий насчет мужчин, счастья и вообще жизни. И я тут подумал… Может, ты запишешь мне маму на кассету?

– Почему я?

– Во-первых, потому что мне уже не успеть, а во-вторых, потому что только ты пробуждаешь в ней особое вдохновение. Ну так как?

* * *

Тоже мне вдохновение. Вот в «Красивых и дерзких» – это вдохновение! К примеру, Бруки придумала новый космический материал и все по причине восхищения Форестерами. Кстати, раз уж зашла речь о «Красивых», не пора ли включить телевизор?

3.09. Ирек уехал. Мама молчит. Эва возвращается только через три недели. Иола исчезла неведомо куда. Лешек растворился. Сколько можно разговаривать с шимпанзе и золотой рыбкой?

Хорошо, что есть телевизор.

6.09. Ни о чем не мечтаю. Ничего мне не хочется. Ничего не жду (разве что «Красивых и дерзких»). Ни о чем не думаю. Может, это и есть нирвана?

9.09. Сегодня состоялось жестокое пробуждение. Звонок из института. Через четыре дня у меня защита!

– Я все лето пыталась дозвониться, – оправдывалась секретарша пани Чеся.

– Я сменила адрес.

– Теперь я уже знаю, от твоей мамы. Ой, девочка, что я пережила! Срок назначен, а тебя нет. И вдруг вчера чудо. Представь себе, я смотрю «Кассандру» и слышу голос Серхио: «Надо позвонить ее родителям». Он словно бы ко мне обратился. Я тут же побежала за телефонной книжкой.

– А нельзя еще немножко отодвинуть срок? Это же получается тринадцатое!

– Малинка, дорогая. Руководитель диплома тоже человек, ему тоже нужно отдохнуть. К тому же он уже приобрел путевку с четырнадцатого.

– Он не боится попасть в катастрофу?

– Так ты ничего не знаешь?

– А что я должна знать?

– Что доктор Пызяк разбился на Тенерифе.

– Когда?

– На прошлой неделе.

– Как это разбился? Что, насмерть?

– Что называется вдребезги. Он прыгнул с этого, как его, панджи или джампи…

– Банги.

– Правильно. Канат оборвался, и бедняжка Пызяк полетел головой вниз. Сто килограммов веса прямо на матрац.

– Как это могло быть? Такой матрац должен выдержать!

– Но не выдержал. К что им теперь Пызяк сделает? Разве что напугает. А такой был способный человек. – Пани Чеся принялась сожалеть о Пызяке. – Правда, со студентами он был свирепый. А в июле так вообще перешел все границы. Трех студенток завалил. А нескольких не допустил до защиты, работы, мол, неудовлетворительные. А с нашей отличницей Касей так обошелся! Защита у нее была десятого июля.

– Как у меня, – выдавила я.

– Вот вместо тебя она и защищалась. Приходит наша Кася на защиту вся нарядная. Букетов натащила под самый потолок. Входит в аудиторию. Там уже сидит комиссия, на столе дипломная работа. Триста страниц сплошной конкретики.

– Да я знаю, какие работы писала Каська.

– Профессор их демонстрировал на конгрессах.

– Так что же было с Касей? – напомнила я пани Чесе.

– Подходит она к столу, улыбается. А Пызяк ей объявляет, что ее работой разве что стекла протирать, потому что для использования в уборной бумага слишком жесткая.

– Так и сказал? – не поверила я. Пызяк был, возможно, и изверг, но не хам.

– С этого он начал. Дальше наговорил еще хуже. Что уровень ниже некуда, сплошная вода, фальсификация данных и вообще жуть. Даже к переплету работы прицепился, сказал, что он цвета говна. Пятнадцать минут он не закрывал рта. И наверно, продолжал бы кричать, если бы не Кася.

– Она ему что-нибудь ответила? – удивилась я.

– Нет, рухнула как мертвая. Мы отнесли ее к нам в секретариат. Положили на стол, где стояли букеты. Говорю тебе, деточка, выглядела она в точности как в гробу. Бледное лицо, белые лилии, черный жакетик. Даже страшно было притронуться к ней.

– А Пызяк? Он, надо думать, сожалел? – спросила я.

– Слушай дальше. После этого представления профессор подходит к Пызяку и говорит: «Что вы натворили, коллега! Зачем же было так кричать?» А Пызяк ему на это: «Сегодня я любого бы завалил. Так я решил. Ну, а то, что выпало на нее… Не повезло девочке».

– И что же профессор?

– Сказал, что сделает соответствующие выводы. Но профессор он и есть профессор – телом здесь, а душой на Балеарах или еще каких-нибудь там Гавайях. Отложил дело до осени, и Пызяку все сошло с рук.

Пызяку, может, и не вполне, но я точно увернулась. Больше никогда не гадаю у бабушки. Ведь все исполняется!

10.09. Все, кроме того блондина или шатена. Уже не помню. Впрочем, сейчас все мои мысли о защите. Она будет уже в среду. А что потом? Я должна была стать взрослой. Белая яхта. Дорогое шампанское и Рафал. Но, как обычно, жизнь не дорастает до наших ожиданий. Возвращаюсь к книге, потому что через полчаса «Красивые и дерзкие».

12.09. Защита завтра, а мне еще нужно:

– проработать один том;

– проглядеть свою работу и вспомнить положенные в основу гипотезы;

– погладить юбку;

– но прежде купить ее;

– заодно купить три букета цветов (только не лилии, потому что, если лилии, директор задает заковыристые вопросы);