– Ну что? – проверив мотоцикл, поинтересовался я у Бабочкина, что стоял чуть в стороне и внимательно осматривал в бинокль все четыре стороны, дороги изучал, есть пыль на них или нет.

Второй боец облокотился о коляску и поглаживал приклад пулемёта, мы за эти два дня всем бойцам провели краткий курс использования трофейного вооружения, и тот эту машинку знал, пусть не так и хорошо и опыта применения не было совсем, но он у нас был за пулемётчика, вот и находился рядом с ним. Сам боец в первое время сильно нервничал. Как мы покинули лес, тарахтя мотоциклетным движком, то я заметил, как тот впивался во встречные машины взглядом, или те, что мы обгоняли, в телеги с полицаями всматривался. То есть вёл себя как новичок, даже Бабочкин это отметил, однако постепенно тот привёл нервы в порядок и сейчас ничего, поднял очки на каску и вытирал лицо платком от пыли. Я приказывал вести себя естественно, пусть думают, что для них немецкий тыл как наш, вроде как тут вокруг все свои, это позволит быстрее адаптироваться, но пока дело двигалось туго.

– Пусто, – сообщил Бабочкин и сменил направление наблюдения. – Вечер, движение стихает. Поздно встали в качестве поста. Если только опоздавшие какие появятся, спеша добраться до места назначения до темноты.

Бабочкин как будто предсказал, вскоре появилась пыль на горизонте, и мы в бинокль рассмотрели два грузовика, что двигались на довольно высокой скорости к нашему перекрёстку.

– Пропускаем, – рассмотрев в кузовах солдат, приказал я. – Нам с ними не справиться.

– Пулемёт повернуть в их сторону? – спросил второй боец.

– Нет. Это подозрительно. Постарайся вести себя непринужденно, а то, я смотрю, ты руки не знаешь куда деть. Посмотри, как опытный в этом деле сержант Бабочкин поставил ногу на запасное колесо коляски и бархатной тряпочкой начищает сапоги до зеркального блеска. Тут и делом занимается, и внимания к себе особо не привлекает. Для примера, ты можешь заиметь сигареты, и когда такая колонна приближается, суёшь сигарету в рот, зажимая её губами, и делаешь вид, что ищешь спички или зажигалку, хлопая по карманам. Не нашёл, начал спрашивать у коллег. Пока ищешь, машины и прошли. Никто на тебя и внимания не обратил бы. А сейчас ты бледный, пот на лбу, и трясёт всего, очень подозрительный.

– Так я же не курю, товарищ командир, – слабо улыбнулся тот.

– И что? И я не курю, а пачка трофейных сигарет в кармане есть, бывает немцев угощаю, если попросят, или огоньку даю прикурить. А ещё у меня в нагрудном кармане очки имеются, с простыми стёклами, это позволяет тряпочкой их протирать, время тянуть. Облик меняют, если надеть. Мне сейчас этого не нужно, как видишь, я делаю вид, что песочу тебя, а ты стоишь навытяжку, руки по швам, это тоже для маскировки, позволяет не привлекать к себе внимания… Ну вот, немцы благополучно проехали, но игру не заканчиваем, на нас ещё поглядывают из кузовов машин… Вот теперь всё, пыль скрыла нас от противника, продолжаем заниматься делами, то есть раз пост, значит пост, пусть и не жандармский, обычные армейцы из охранных дивизий тоже их организовывают.

– Ясно, товарищ командир, – кивнул тот, я был для него непререкаемым авторитетом после того, как бойцы нашей группы, наконец, услышали довольно подробное описание похождений нашей прошлой группы, даже групп – что я майор К., тот самый из газет, они ещё во внутреннем дворике военкомата узнали, а сейчас только осознали, что это действительно мы столько дел натворили в тылу врага, и о нас столько в газетах писали. Газеты тоже были в наличии, и все желающие могли их прочитать, мы с Бабочкиным их уже полностью изучили в личное время. Бойцы, читая ту или иную статью, обращались к Бабочкину, ко мне лезть с вопросами они опасались, хотели услышать, как происходили те или иные события, описываемые в статьях. А мы рассказывали, делились так же таким образом тем самым опытом, и бойцы видели теперь эти операции совсем с другой стороны, чем они были описаны в газетах. Летуны, узнав, к кому они попали, изрядно возбудились и обрадовались. Выяснилось, что за эти два месяца войны я стал настоящей легендой в Красной Армии, обо мне не только в газетах писали, говорили на радио, да и бойцы передавали разные слухи. Например, об авиационном партизанском отряде какие только слухи ни ходили. Да и сами летуны однажды видели такой же транспортный «юнкерс», что у нас сейчас имелся, своими глазами видели. Тот садился на их аэродроме для дозаправки, вот и узнали хозяева аэродрома от гостей, кто захватил этот аппарат, наслушались разных небылиц. Когда пересказали их нам, мы с Бабочкиным только посмеялись и описали, как на самом деле всё было. Между прочим, аэродром, где мы те четыре «юнкерса» трофеями захватили, находился не так и далеко, меньше чем в тридцати километрах. Ещё штурман сказал, что видел меня на фото. Правда, со спины, но в немецкой форме. На том фото, что было сделано с борта бронетранспортёра одним из корреспондентов, где три красноармейца вели к немецкому посту пленённых ими окруженцев. Я даже признался, что на мне сейчас как раз и была та самая трофейная форма, только нашивки перешиты. Тот подтвердил, со спины я один в один как на фото. Ну ещё бы. Так что популярность наша с Бабочкиным у других бойцов группы и у летунов была огромной. На лекциях или на рассказах была стопроцентная явка.

Осмотревшись, я подумал и протянул бойцу свои очки, сказав:

– Держи, на первое время пригодятся, а дальше тебе они уже не понадобятся, сам найдёшь стиль поведения, как вести себя, пока проезжают рядом немцы. А пока хоть руки займёшь.

– Спасибо, товарищ командир.

Пока боец открывал очки и протирал их, то есть тренировался даже в этом, чтобы потом не накосячить, мы с Бабочкиным стали всматриваться в очередные клубы пыли. Пока непонятно, кто там так гнал, что поднимал огромное облако пыли. Торопились успеть до темноты куда-то.

– Легковушка, – наконец сказал я, рассмотрев характерную кабину «опель-кадета», что показалась впереди.

– Сопровождения не вижу. Есть или нет, – добавил сержант.

– Остановим – увидим, – пожал я плечами. – Внимание, готовимся.

Подняв руку, я приказал водителю легковушки остановиться. У той всё же было сопровождение, когда пыль стала оседать, а машина окончательно остановилась, мы рассмотрели позади мотоцикл с тремя седоками, запылёнными до такой степени, что грязь покрывала их сантиметровым слоем. Бабочкин направился к мотоциклистам, это его клиенты, а я подошёл к водительской двери «опеля». Боец стоял у коляски, к пулемёту он и не тянулся, но автомат был наготове, тот должен был прикрыть того из нас, у кого могут возникнуть проблемы. А так у нас у всех троих были МП, у меня и у Бабочкина ещё и пистолеты в кобурах. Гранаты и всё остальное также имелось. В общем, от обычных пехотинцев не отличить. Разве что наличием автомата у рядового, а не карабина, как должно быть.

В салоне легковушки сидел вальяжный оберст, подполковник по-нашему, с лейтенантом, тот на переднем сиденье находился, и ещё водитель за рулём. На заднем сиденье также находились какие-то мешки, причём опечатанные, попалась на глаза эта печать на одном из мешков. Пока я брал для проверки протянутые водителем документы, оберст надменно спросил: