– Как вы считаете, справедливо ли то, что наказание Дорси ограничилось выговором? – спросил я.

– Это не в моей компетенции. Моя работа заключается в сборе фактов.

– Тогда позвольте мне сформулировать вопрос иначе. Удивил ли вас тот факт, что он получил всего лишь выговор?

– Да.

– Как вы считаете, те люди, с которыми сотрудничал Дорси – я имею в виду преступников, которых вы упоминали, – они способны на убийство?

Он быстро ответил «да», прежде чем Дилан успел возразить против не относящегося к делу вопроса. Поскольку присяжные и так уже слышали ответ, я отозвал вопрос, попросив не заносить его в протокол.

Я также заставил Франконе упомянуть, что в адрес Лори никогда не поступало никаких жалоб в период ее службы в полиции, а затем предоставил Дилану вести перекрестный допрос.

– Лейтенант Франконе, – начал Дилан, – поговорим о тех упомянутых вами преступниках, с которыми поддерживал контакт Алекс Дорси. Вам известно, что кто-либо из них когда-либо причинял ему какой-либо вред?

– У меня нет такой информации.

– И у них с Дорси было нечто вроде партнерства, правильно я понимаю? Обе стороны получали выгоду от взаимодействия?

– Да.

Затем Дилан задал ему несколько вопросов о типах насилия, которые в основном встречаются в среде организованной преступности, и он сказал, что отделение головы от туловища и сожжение довольно нетипичны.

Дилан отпустил лейтенанта с кафедры, довольный тем, что тот нанес так мало ущерба версии обвинения. Он был прав: все, что нам удалось показать, это что Дорси не был невинным ангелочком и водил знакомство с опасными людьми. Не было ни одной улики, свидетельствующей о том, что эти люди имели какое-то отношение к смерти Дорси – но, к сожалению, немало улик, что к ней имела отношение Лори.

Следующим свидетелем была Селия Дорси – гораздо менее важный для защиты свидетель теперь, чем она была несколько недель назад, когда мы предполагали, что Дорси все еще жив. Ее показания были самообвинением жены, которая отошла в сторону, тогда как муж опустился до криминальной деятельности и насилия.

С поразительным достоинством она говорила об их совместной жизни, о том, как он все больше и больше утаивал от нее свои дела, о разговорах с таинственным лейтенантом, которые она случайно подслушала, и о том, что он украл все их деньги, прежде чем исчезнуть.

– А исчез он за неделю до убийства? – спросил я.

– Да.

– Полиция искала его?

Она кивнула.

– Да. Я говорила им, что не знаю, где он. Но если уж Алекс не хотел быть обнаруженным, его никто не смог бы найти.

– Почему вы так уверены в этом?

– Он был слишком хитрой лисой. И нередко хвастался своим умением исчезать, смешиваться с толпой так, что его было невозможно заметить. Он говорил, что научился этому во Вьетнаме.

– Но тот, кто его убил, все же нашел его, – заметил я.

Она покачала головой.

– Я так не думаю. Я предполагаю, что убийца не был тем человеком, от которого он прятался. Им мог быть человек, которому он доверял.

Дилан выразил протест, мол, это догадки, и Топор поддержал его.

– Что еще он говорил о своем умении исчезать? Может быть, называл какие-то способы?

– Он говорил, что собирается сфальсифицировать свою смерть. Что его гроб сожгут, но его там не будет.

Мы с Кевином немало спорили, следует ли мне выводить Селию на разговор о намерениях Дорси фальсифицировать свою смерть, и в итоге пришли к выводу, что надо это сделать. Пусть даже только для того, чтобы показать присяжным, что мы не из пальца высосали эту идею.

Я уступил Дилану очередь задавать ей вопросы, и он отнесся к Селии весьма мягко, однако сделал упор на том, что у нее нет никакой реальной информации о том, что произошло с Дорси, одни догадки.

Топор отпустил присяжных на обеденный перерыв, после чего нам тоже удалось урвать небольшую передышку. Один из присяжных заболел – не то желудочный грипп, не то отравился некачественной пищей. Топор распустил всех по домам на день, подарив нам еще немного драгоценного времени. Теперь ключевой стратегией нашей защиты стала надежда на то, что болезнь присяжного, чем бы она ни была, заразна.

Но мне следовало предполагать, что случится самое худшее, – остальные присяжные не заболеют. Поэтому к допросу завтрашних свидетелей нужно было подготовиться сегодня, что обещало мучительно скучный вечер.

Двое свидетелей, которых мы скорее всего вызовем завтра, – это эксперт, специализирующийся на анализе образцов крови, и отставной судебно-медицинский эксперт. Их показания, надеюсь, будут значимы, но обычно показания экспертов отличаются сухостью и сжатостью, так что важно не дать пропасть нюансам. Кевин знал эти материи куда лучше меня, и я предложил ему самому допросить по крайней мере одного из свидетелей. Но он считал, что я уже наладил взаимопонимание с присяжными, а коней на переправе не меняют, тем более, если речь идет об одном-единственном свидетеле.

Он мучил меня до одиннадцати часов вечера, пока не удостоверился, что я достаточно овладел всеми деталями, и только тогда отбыл домой. Я не устал, поэтому, как обычно по ночам, обложился папками, которые перелистывал бессчетное количество раз, и снова принялся за них.

Странно, но эта часть работы расслабляла. Я налил себе вина и устроился в гостиной с документами, и Тара лениво присоединилась ко мне на диване. Я надеялся, что найду что-нибудь важное, но не слишком на это рассчитывал, потому что слишком уж часто просматривал эти материалы за последнее время. Так что если раскопаю жемчужину в этой куче навоза – замечательно. Но если нет, не расстроюсь.

Сегодняшняя программа внеклассного чтения включала военные досье на всех недавно убитых партнеров по фирме «Зеленый берет» – Дорси, Кэхилла и Мердека. Между этими троими просто не могло не быть связи, голос Матрицы из телефонной трубки был абсолютно прав.

Интересно, она знает, что Мердека убили только потому, что она назвала мне его имя?

Я был одновременно полон сил и нерешительности.

Подробность отчетов просто поражала. Когда речь шла о Вьетнаме, перед моим мысленным взором профана рисовались джунгли, напалм, фугасы, снайперы и миссии бесстрашных автоматчиков. Однако судя по размерам папок, которые я держал в руках, по крайней мере половина людей, которых наше правительство посылало во Вьетнам, были машинистки. Каждая царапина, каждый результат тренировок, каждый замеченный враг, каждое движение, которое они совершали, – все это было добросовестно запротоколировано.

Я начал с того, что взял личное дело Дорси и принялся наугад вытаскивать листы из вьетнамского периода его жизни. Затем я сравнил их с материалами из двух других досье в надежде, что найдется что-нибудь совпадающее. Например, если Дорси направляли в госпиталь на прививку, я проверял, не были ли Кэхилл или Мердек там же в этот день. Их встреча могла быть краткой, и в досье ей могли не придать никакого значения, но она могла каким-то образом привести к тем разрушительным событиям, которые загнали нас в угол, где мы торчим по сей день.