Пока она с конгрессменом Джинцем обсуждали стратегию, сенатор Ламбертино заметил, что Тройка заинтересовался его помощницей, но его это не озаботило. Ламбертино был одним из самых добродетельных людей в конгрессе, он не бывал замешан в грязных скандальных историях, имел тридцатилетнюю жену и четверых детей. В финансовых делах он тоже был чист и достаточно состоятелен, а в политике был чист настолько, насколько может быть чист любой политик в Америке, к тому же, он действительно болел душой за народ и страну. Он отличался честолюбием, но ведь это стимул политической деятельности, и сказать по правде, его добродетели отнюдь не удерживали его от участия в различных махинациях. Отказ вице-президента подписать декларацию поразил конгрессмена Джинца, а вот сенатора не так-то легко было удивить. Он всегда думал о вице-президенте как об очень умной женщине и желал ей добра, поскольку верил, что ни одна женщина не имеет ни достаточно прочных политических связей, ни финансовой поддержки, чтобы выиграть борьбу за президентство. Она будет весьма уязвимым противником на предстоящих президентских выборах.

– Нам следует действовать быстро, – говорил сенатор Ламбертино. – Конгресс должен назначить соответствующий орган или сам объявить о недееспособности президента.

– Как насчет команды из десятка сенаторов? – спросил Джинц с легкой ухмылкой.

– А как насчет комитета из пятидесяти членов палаты представителей? – с раздражением отпарировал сенатор.

– Я хочу обнадежить и удивить вас, сенатор, – умиротворяюще произнес Джинц. – Полагаю, что добьюсь того, чтобы один из членов президентского штаба подписал декларацию об импичменте.

Вот это фокус, подумал Тройка. Кто же это может быть? Не Кли и не Дэйзи. Это может быть либо Оддблад Грей, либо советник по национальной безопасности Викс. Хотя нет, мелькнуло у него в голове, Викс в Шерабене.

– Перед нами сегодня, – резко сказал Ламбертино, – неприятный долг. Не это долг исторический, и нам лучше приступить немедленно.

Тройка удивился, что Ламбертино не спросил имя члена президентского штаба. Потом он догадался, что сенатор не хочет его знать.

– Вот вам моя рука, – объявил Джинц и протянул руку для рукопожатия, означающего нерушимую связь.

Альберт Джинц добился поста спикера палаты представителей благодаря тому, что приобрел известность как человек слова. Газеты частенько печатали статьи об этом. Рукопожатие Джинца считалось прочнее любого юридического документа. И хотя он выглядел как алкоголик-растратчик с карикатуры – коротенький, толстенький, с вишнево-красным носом, седыми волосами, облеплявшими его голову, как рождественскую елку в снегопад, – в конгрессе его считали самым благородным в политике человеком. Когда он обещал кому-нибудь хороший куш из бездонной бочки бюджета, человек этот куш обязательно получал. Когда коллега по палате представителей хотел заблокировать какой-нибудь законопроект, а Джинц в политическом плане был его должником, то законопроект не проходил. Если конгрессмену нужно было протолкнуть закон, в котором он был лично заинтересован, и он платил услугой за услугу, закон принимался. Правда, Джинц частенько выбалтывал прессе кое-какие секретные сведения, но благодаря этому печаталось так много статей о его безупречном рукопожатии.

Сегодня Джинца ожидала грязная работа – удостовериться, что палата представителей проголосует за импичмент президенту Кеннеди. Ему предстояло сделать сотни телефонных звонков, выдать тысячи обещаний, чтобы обеспечить поддержку двух третей членов палаты. Не то чтобы конгресс не захотел голосовать за импичмент, но цену за это следовало заплатить. И все нужно провернуть менее чем за двадцать четыре часа.

Патси Тройка шел по анфиладе офисов его шефа, продумывая очередность всех телефонных звонков, которые предстояло сделать, всех документов, которые надо подготовить. Он понимал, что оказался замешан в великий исторический катаклизм, но знал и то, что в случае неудачи его карьера кончена. Он удивлялся, что такие люди, как Джинц и Ламбертино, которых он в известной степени презирал, оказались настолько отважными, чтобы выйти на передовую линию сражения. Они предприняли чрезвычайно опасный шаг. На основании весьма сомнительного толкования конституции они намеревались превратить конгресс в орган, который может подвергнуть импичменту президента Соединенных Штатов.

Он шел мимо зеленых экранов дюжины компьютеров, обслуживающих офис конгрессмена Джинца. Благодарение Богу за компьютеры! Интересно, как обходились раньше, когда их не было? Проходя мимо девушки-оператора, он положил ей руку на плечо дружеским жестом, в котором не было и тени сексуального намека, и сказал:

– Не назначайте на сегодня свиданий, мы тут просидим до утра.

Журнальное приложение к «Нью-Йорк Таймс» опубликовало статью о сексуальных забавах на Капитолийском холме, в здании, где помещались сенат, палата представителей и их сотрудники. В ней подчеркивалось, что среди избираемых сотни сенаторов, 435-ти конгрессменов и огромного штата, насчитывающего многие тысячи сотрудников, женщины составляют более половины.

В статье высказывалось предположение, что среди этих свободных граждан процветает сексуальная активность. Автор статьи писал, что благодаря долгим часам работы и напряженности политической деятельности у сотрудников не остается времени для светской жизни, и они вынуждены искать какую-то разрядку. Отмечалось, что офисы конгрессменов и кабинеты сенаторов обставлены диванами, что в правительственных зданиях есть специальные медицинские клиники и врачи, в чьи обязанности входит лечение венерических заболеваний. Медицинские карточки, естественно, засекречены, но автор статьи утверждал, что получил возможность заглянуть в них и обнаружил, что среди обитателей Капитолия процент венерических заболеваний выше среднего по стране. Автор увязывал факт не столько с беспорядочностью половых связей, сколько с замкнутостью их среды. Он задавался вопросом, отражается ли этот блуд на качестве законов, принимаемых на Капитолийском холме, который он именовал «Кроличьим садком».

Патси Тройка воспринял эту статью очень близко к сердцу. Он работал по шестнадцать часов шесть дней в неделю, а в воскресенье тоже должен был находиться у телефона. Неужели же он не может жить нормальной половой жизнью, как все граждане? Будь они прокляты, нет у него времени посещать вечеринки, ухаживать за женщинами, вступать с ними в какие-то серьезные отношения. Все должно происходить здесь, в бесчисленных кабинетах, комнатах отдыха и коридорах, при зеленом свете компьютерных экранов и между телефонными звонками, которые раздавались не реже, чем в военное время. Ты должен уложиться в непродолжительные минуты шутливого разговора и многозначительных улыбок, в короткие перерывы в работе. Этот сукин сын из «Таймс» ходит, небось, на все редакционные вечеринки, приглашает людей на продолжительные обеды, ведет с коллегами журналистами неторопливые беседы, может пойти к проституткам без опасения, что газеты воспроизведут все грязные подробности.

Тройка прошел в свой офис, оттуда – в ванную и только в туалете вздохнул с облегчением, усевшись и взяв в руки вечное перо. Он записал все, что надо сделать, потом вымыл руки, глянул на золотые линии компьютера, фиксирующие новости в конгрессе, и почувствовал себя намного лучше (напряжение с подготовкой импичмента вызвало у него запор). Затем прошел к маленькому бару на колесиках, достал лед из портативного морозильника и приготовил себе джин с тоником, думая об Элизабет Стоун. Он был уверен, что между ней и ее боссом-сенатором ничего не было. Она отличалась умом и умела держать язык за зубами.