Другой потенциальный конфликт — закладывался уже между российскими правителями — из-за несоответствия президентской власти советской Конституции РСФСР. Глава о президенте впихивалась в старую Конституцию как инородное тело: ни узаконенных сдержек, ни противовесов. Все должно колыхаться как бы на честном слове. Формально безграничная власть оставалась у съезда народных депутатов, но главные ее инструменты — силовые структуры — переходили в подчинение Президенту. Когда еще в межфракционных схватках родится обновленная Конституция! А тут можно в любой момент раздуть пожар нестабильности и замутить воду.

В этой схеме Ельцин сразу определил для себя подобающее место и двигался к цели с присущим ему упорством — уговорил депутатов внести поправки в Конституцию, организовал референдум о введении в России президентского поста. Все прошло как по маслу. Я не знал тогда многих деталей и думал, что под грузом свалившейся власти Борис Николаевич засуетится, не представляя, как быть дальше и какую дорогу выбирать для России. Но я был не прав, в чем вскоре убедился.

Первый помощник президента Виктор Илюшин позвонил в конце июня и оповестил: Ельцин собирает на Клязьминском водохранилище близких людей, чтобы отметить победу на выборах по-семейному. Надо быть там в субботу в назначенный час. Я полагал, что это будет традиционная складчина: прихватил бутылку водки, а для жен бутылку сухого вина, супруга напекла корзинку беляшей.

У причала нас посадили на катер и доставили к лесистому острову. Там за дощатым столом уже сидели на лавках Борис Николаевич, пьяненький Александр Руцкой, помощники президента Илюшин и Лев Суханов. Все с женами. У мангала орудовал шампурами замминистра внутренних дел РСФСР Андрей Дунаев.

Видимо, он был здесь за хозяина-распорядителя. Из Дагестана ему для этого пикника доставили батарею кизлярского коньяка, упаковки с черной икрой, вяленую осетрину, сыры, вороха зелени. Все было в беспорядке нагромождено на длинном столе и рассовано под лавками. А разделанный заранее кавказский барашек источал по острову аромат шашлыка. При виде такого изобилия моя жена стыдливо сунула корзину с беляшами под куст (потом ее обнаружили и, распробовав содержимое, растащили беляши по сумкам. Домой).

Как полагается в подобных случаях, выпили по первой и по второй. За Россию! За победу! Я отошел покурить к мангалу, где в поте лица трудился Дунаев. Приняв на грудь, он возбудился своей высокой ролью придворного кашевара. И норовил исповедоваться. Ему, оказывается, противно вспоминать совместную работу с идейными коммунистами, которые корчили из себя заступников порядка. Вот, будучи начальником Вологодского областного управления милиции, он беспрекословно выполнял все личные поручения первого секретаря обкома партии Дрыгина. Неважно какие. А когда того не стало, эти идейные обвинили Дунаева в том, что он прислуживал первому секретарю, а не служил закону. И попросили из области.

Он уехал в Калининград, устроился там начальником средней школы милиции. Возвел себе дачу — размерами больше допустимых норм. Его стали тревожить проверками. И тогда он окончательно возненавидел ту общественную систему.

Меня покоробили эти признания. Во многих генералах вместо гражданского трубного звука булькает мутный бульон меркантильности. Но чтобы с такой силой! Подумалось: сколько мусора сметут под знамена Ельцина ветра перемен…

После шашлыков я предложил президенту вдвоем прогуляться на лодке. Он согласился и устроился на корме. Я сел за весла. Мы быстро пересекли открытое пространство водохранилища и углубились в заросли камыша. Там я грести перестал. Две лодки охраны — на одной из них блестела лысина неутомимого Александра Коржакова — деликатно держались поодаль.

День был солнечный, теплый. На борта лодки садились стрекозы, рядом, сверкая чешуйчатым серебром, плескались мальки. Обстановка располагала к неспешному разговору. Другой, «кабинетной» возможности — президента рвали на части звонки и просители-посетители — не представлялось.

Я начал издалека и сказал, что у России печальная судьба — никогда наш народ не жил достойно. Не зря нас называют страной произвола, страной непуганого чиновничества. Это чиновничество, олицетворяющее собой государство, все время придумывает несуразные запреты: «Не дозволено! Не положено!». Цепкая рука государства держит за горло инициативу российского человека не один век. И потому интересы нашего государства не совпадали с интересами его граждан — находились между собой в состоянии скрытой или даже явной конфронтации. А все оттого, что Россия никогда не жила при правителях — ни в царское время, ни в годы советской власти, — которых бы выбирал сам народ. Не выбирал — значит не мог спрашивать с правителей в полной мере.

Теперь народ сам сделал свой выбор. Впервые за всю историю. И будет требовать, чтобы с него сняли путы, дали свободу выбора. Надо договориться с Горбачевым, с Кремлем — пусть они серьезно оценят новизну ситуации и в дальнейшем не навязывают России большевистские стандарты. Можно сообща трансформировать Советский Союз в удобное для всех народов правовое государство. В системе СССР много ценностей, от которых нельзя отказываться — наоборот, их надо, подчищая, развивать.

Ельцин слушал, опустив руку за борт и подбрасывая ладонью воду. Капли искрились на солнце.

— Не стройте напрасных планов — подождите немного, — прервал он меня. — Скоро ни с кем не надо будет договариваться. Мы будем сами себе хозяевами.

Он произнес это будничным голосом, каким сообщают о погоде на завтра. Правда, на мой долгий и удивленный взгляд отреагировал так: молча прижал указательный палец к губам. Чок, чок — зубы на крючок! Неужели где-то там, под ковром, наши вожди уже определились с будущим страны? Только время не приспело исполнить задуманное?

У меня был конкретный повод для этой приватной беседы с президентом (почему я и начинал издалека) — о позиции Ельцина, о его взгляде на предстоящую приватизацию. Говорили, что он колеблется в выборе пути. В России богатые недра, развитая промышленность, навалом плодородной земли. У нас передовые технологии, образованный трудолюбивый народ — что еще надо для создания общества материального благополучия! Но все зависело от подхода, от концепции приватизации: или мы становились намного богаче, сильнее, или откатывались назад.

Председателем Госкомимущества РСФСР был тогда Михаил Дмитриевич Малей — профессионал высокого уровня, настоящий русский патриот. Он с командой единомышленников почти год работал над своей программой приватизации постепенного перевода государственного капитализма в народный капитализм. Или как его еще называют — скандинавский социализм. Малеевская команда подготовила целый пакет подзаконных актов.

Предполагалось безвозмездно передать государственное имущество по-справедливости всему населению, наделить каждого гражданина его долей — именным приватизационным чеком. Он стоил бы примерно в 600 раз дороже, чем чубайсовский ваучер. Вовлечение чеков в продажу не допускалось — мера против олигархизации. На них можно было купить акции приватизируемых объектов и получать дивиденды. Отсекались дельцы, набившие мешки денег на махинациях в горбачевское безвременье.