Когда последствия чумы и разложения огромного количества тел устранились, несколько изолированных групп из выживших людей обосновались в тропиках, ведя исключительно праздный образ жизни. Плоды прошлого просвещения не передавались молодежи, которая поэтому росла, почти не принимая ничего, что выходило за рамки сиюминутных интересов. В то же самое время старшее поколение запугивало молодежь смутными намеками на гибель расы и общую потерю смысла существования. Это не имело бы значения, будь молодежь нормальной: она бы реагировала на это с пылким оптимизмом. Но молодые и сами были, по природе своей, лишенными всякого энтузиазма. Потому что в племенах, где низшие функции были строго подчинены высшим, слишком затянувшаяся душевная травма на самом деле производила эффект уже на зародышевую плазму, так что эти индивидуумы были обречены на апатию еще до своего рождения, а также и на отсталость в развитии. Первые Люди, еще очень давно, впадали в разновидность расового одряхления от сочетания грубых ошибок и потворства собственным желаниям. Но новые племена, словно дети, чей разум сильно перегружен тяжелым опытом, жили с того времени как в полусне.

И по мере смены поколений все обретенные цивилизацией знания терялись и отбрасывались, за исключением обычных для тропиков занятий сельским хозяйством и охотой. Но это не означало, что началась умственная деградация. И что раса опускалась в варварство. Апатия не препятствовала ей подстраиваться к новым условиям. Эти люди вскоре отыскали удобные способы изготовления, в домашних условиях и с помощью рук, многого, что когда-то, в прошлом, изготовлялось на фабриках с помощью механической энергии. Почти без особого умственного напряжения они придумывали и изготавливали весьма сносные инструменты из дерева, камня и кости. Но хотя и оставаясь все еще разумными, они стали по своему характеру бездеятельными и безразличными. Они заставляли себя прилагать усилия лишь под влиянием острой примитивной необходимости. Ни один из них, казалось, не был способен действовать с полной отдачей, свойственной человеку. Даже само страдание утратило свою остроту. И не было, казалось, ни одной цели, которую следовало бы реализовать как можно быстрее. Муки творчества исчезли из их повседневного опыта. Дух становился бесчувственным по отношению к любому стимулу. Мужчины и женщины работали и развлекались, любили и страдали, но всякий раз в состоянии рассеянной увлеченности. Это походило на то, будто они все еще пытались вспомнить что-то важное, что всегда ускользало от них. Занятия повседневной жизни казались им столь привычными, что над ними не следовало задумываться. Однако и другие чрезвычайно важные вещи, которые сами по себе заслуживали внимательного отношения, были столь неясными для них, что никто даже не представлял себе, что это такое. И, разумеется, не было никого, осознающего эту гипнотическую зависимость в большей мере, больше чем спящий осознает процесс сна.

Выполнялся лишь минимум необходимых работ и проявлялась даже некоторая смутная живость при этой работе, но не делалось ничего такого, что потребовало бы дополнительного труда, даже если это сулило выгоды. И, таким образом, когда приспособление к новым условиям окружающего мира завершилось, установилась полная стагнация. Практический разум был в состоянии легко справиться с медленно меняющимся окружением и даже с неожиданными естественными переменами, такими как потоп, землетрясение или эпидемия. Человек по-прежнему пребывал в положении хозяина мира, но он не имел никакого представления, что ему делать с этим положением. Казалось, что разумной целью жизни является провести как можно больше дней в безделье, лежа в тени. К несчастью, человеческие существа, несомненно, имели множество нужд, которые вызывали раздражение, если их не удовлетворять, потому и производилась большая часть тяжелой работы. Голод и жажда должны были быть удовлетворены. В крайнем случае другие индивидуумы, преодолевая свою склонность к бездеятельности, проявляли заботу, поскольку человек все еще испытывал уважение и сентиментальное отношение к состоянию своей группы. Единственным совершенно рациональным поступком, как полагали, было бы общее самоубийство, но иррациональные побуждения делали это невозможным. Дарующие блаженство наркотики могли бы предложить временное ощущение рая. Но тогда, еще задолго до падения Вторых Людей, они были еще слишком благоразумны, чтобы забывать, что подобное блаженство перевешивается последующим страданием.

Век за веком, эпоха за эпохой человек плавно двигался по этому казавшемуся ненадежным, однако на самом деле крепкому и устойчивому пути. Ничто из происходящего с ним не могло нарушить его значительное превосходство над живым и физическим миром природы, и ничто не могло вывести расу из ее сна. Медленно меняющиеся климатические условия создавали пустыни, джунгли и колышущиеся, как облака, покрытые травой долины. Когда прошедшие годы исчислялись уже миллионами, обычные геологические процессы, особенно обостренные колоссальными напряжениями при смещении пластов после катастрофы в Патагонии, перестроили поверхность планеты. Континенты погружались в воду и поднимались над ее поверхностью, и вскоре очень мало осталось от их прежней старой конфигурации. И наряду с этими геологическими изменениями произошли изменения и в фауне и флоре. Бактерии, почти уничтожившие людей, произвели также опустошение и среди других млекопитающих. В очередной раз планета восполняла свое население, и на этот раз за счет нескольких сохранившихся тропических видов. В очередной раз произошла всеобщая перестройка старых типов, хотя она была менее революционна, чем та, что последовала за катастрофой в Патагонии. И поскольку человеческая раса оставалась самой мелкой по причине душевной усталости, преобладающими были другие виды. Особенно увеличились и разнообразили себя во множестве привычек и форм жвачные и крупные плотоядные животные.

Но наиболее удивительным из всех многочисленных биологических событий этого периода была история марсианских элементарных организмов, которые рассеялись по Земле из-за уничтожения марсианской колонии, а затем мучили и людей, и животных легочными болезнями. С течением веков некоторые виды млекопитающих так приспособились, что марсианский вирус стал не только безопасным, но и необходимым для их существования. Взаимоотношения, вначале бывшие отношениями паразита и хозяина, со временем превратились в настоящий симбиоз, кооперативное партнерство, в котором земные животные переняли кое-что из уникальных атрибутов исчезнувших марсианских организмов. Человеку уже давно следовало бы с завистью взглянуть на эти создания и в конце концов извлечь пользу из марсианского «вируса» для своего собственного обогащения.

Но тем временем за многие миллионы лет почти все виды животных изменились, за исключением Человека. Словно потерпевший кораблекрушение моряк, он лежал, истощенный и сонный, на своем плоту, хотя шторм уже давным-давно затих.

Но стагнация его не была полной. Очень незаметно он плыл по океанским потокам жизни, хотя и в направлении, весьма далеком от своего начального курса. Постепенно его привычки становились все более простыми, менее искусственными, более животными. Сельское хозяйство заглохло, поскольку больше не было необходимости устраивать роскошный сад там, где жил человек. Оружие для защиты и для охоты стало более подходящим для его весьма узких целей, но в то же время менее разнообразным и более стереотипным. Речь вообще исчезла, потому что не было ничего нового в его быте. Знакомые факты и знакомые эмоции выражались все чаще жестами, которые все больше становились самопроизвольными. Физически вид изменился мало. Хотя длительность естественной жизни и значительно сократилась, но это произошло скорее не из-за физиологических перемен, а благодаря слишком быстрому и фатальному росту рассеянности уже в среднем возрасте. Индивидуум постепенно переставал реагировать на свое окружение, и потому даже если он избегал насильственной смерти, то умирал от голода.