— Возражаю.

Отклоняется.

— Я пытаюсь, мисс Клинтик, опровергнуть предъявленное мне обвинение в убийстве. Но при этом отказываюсь порочить имя человека, который двадцать пять лет был моим мужем и… — Бет едва заметно вздохнула, — …которого вся страна считала героем.

— Муж вам изменял?

— Это не ваше дело, мисс Клинтик.

— Ваша честь!

После совещания у барьера судья Голландец велел Бет отвечать на вопрос.

— Вам, наверно, придется уточнить, что значит «изменял».

— Спал ли он с другими женщинами, когда был женат на вас?

— Я сильно сомневаюсь в этом.

Взрыв смеха.

— Миссис Макманн, вы знали, что ваш муж занимается сексом с другими женщинами?

Федеральные судебные исполнители были готовы вручить повестки в суд пяти или шести подругам Бет, которым она все эти годы поверяла свои проблемы. Начни они отрицать, что Бет им обо всем рассказывала, их вполне могли бы обвинить в лжесвидетельстве. Бет это знала. У нее не было выхода.

— О некоторых вещах я предпочитаю не знать, — сказала Бет.

— Вам знакомо имя Эмбер Свенсон, миссис Макманн?

— Да.

— А Рита Феррейра?

— Да.

— Вайолет Бронсон?

— Да.

— Джо Энн Касардо?

— Да!

— Тэмми Ройко?

— Угу.

— Это значит «да», миссис Макманн?

— Да.

— Кэсс Маклхоз?

— Да.

— Серина Уитмор?

— Да.

— Возражаю. Ваша честь, неужели обвинение собирается прочесть всю телефонную книгу?

— С позволения суда, в списке осталось всего двенадцать имен.

По всей стране начали трезвонить телефоны. На другой день в трех сотнях газет появился заголовок «ВСЯ ПРЕЗИДЕНТСКАЯ ЖЕНСКАЯ РАТЬ». ЗГП Клинтик оказалась под градом резких нападок со стороны женских организаций. Многие угрожали судебными исками, но в суд никто не подал. Команда мисс Клинтик подготовилась отлично.

Пока ЗГП оглашала этот список жертв, Бойс изо всех сил старался сохранять непроницаемое выражение лица. Клинтик приготовилась нанести последний удар.

— Вам знакомо имя Бабетта Ван Анка?

— Конечно, знакомо, — раздраженно ответила Бет.

— В настоящий момент больше вопросов нет, ваша часть. Сохраняю за собой право в ближайшее время вызвать обвиняемую повторно.

— Насколько плохо? — спросил Бойс у Влонко, когда они глазели на цифры на экране.

— Очень хуёво.

* * *

— Бет, детка! — Они лежали рядом на кровати в Бойсовом номере, взявшись за руки и уставившись в потолок. — Я должен тебе кое-что сказать.

— Неужели нельзя ни о чем не думать хотя бы сейчас?

— Как раз сейчас не самое подходящее время, чтобы ни о чем не думать.

— Как это по-вашингтонски! — сказала Бет. — «Сейчас не время поддерживать партию». «Сейчас не время для обычного политиканства». Прошу тебя, перестань.

— Мне придется на минутку стать твоим адвокатом.

Бет вздохнула.

— Дело, как ты, наверно, догадываешься, не… ну, в общем, оно не…

Он настолько не привык сообщать клиентам плохие новости, что не мог подобрать нужных слов.

— Мы терпим поражение, — сказала Бет. — Сокрушительное.

— Мы не выигрываем. Ничья нам тоже не светит. Если исключить эти варианты, остается только поражение.

— Прости, Бойс. Я всё испортила. Прости.

— Сейчас не время заниматься самобичеванием.

— А когда будет время — после того как меня признают виновной?

— Давай посмотрим на всё это с чисто тактической точки зрения. Если станет известно, что ты беременна — а «когда» тут более уместно, чем «если», — присяжные наверняка решат, что им просто пудрят мозги. В своих показаниях ты утверждаешь, что больше всего на свете хотела родить ребенка. Потом твой акушер-гинеколог утверждает, что ты принимала противозачаточные пилюли. А потом, как раз когда тебя судят по делу об убийстве, ты беременеешь. Ситуация не вполне идеальная.

— Откуда берутся все эти гормоны? Только и остается, что разреветься.

— Сейчас не время реветь. Как раз сейчас мне нужны твои ловкость и стойкость. Ты нужна мне такая, как до беременности. До всех этих извинений. Мне нужна леди Бетмак.

Бет демонстративно вытерла слезы.

— Ладно. К черту извинения.

— Узнаю мою девочку. Готова?

— Готова.

— Отлично. Что бы ни случилось, веди себя как ни в чем не бывало.

— То есть?

— Ты ни о чем не знала. Понятно?

— Бойс, мне нужно, чтобы ты защищал меня, а не попадал в беду.

— Доверься мне, детка. Конечно, я тебя защищаю.

Они помолчали.

— Я не знаю, что у тебя на уме. Но когда придет пора растить этого ребенка, хотя бы один из нас не должен сидеть в тюрьме.

Бойс не сказал ни слова.

— Что бы ты ни задумал, не попади в тюрьму. Я тебя очень прошу.

Старые знакомые.

Чтобы связаться со старыми знакомыми, нужно время. Бойс выпросил однодневный перерыв под тем предлогом, что ему требуется время на поиски одного «очень важного» свидетеля защиты — некой горничной, когда-то приходившей к Макманнам делать уборку и не имевшей никакого отношения к этому делу.

Бойс воспользовался сотовым телефоном, зарегистрированным на фирму «Морепродукты Б и Б». Это был его конспиративный телефон, предназначенный для совершенно секретных разговоров.

Он дозвонился Фелисио, набрав номер его сотового, зарегистрированного бог знает на чье имя, возможно — на имя какого-нибудь покойника, впрочем, об этом лучше было не знать. Никогда нельзя было понять, где находится Фелисио в данный момент. Бойс услышал, как где-то на заднем плане по-перуански звучит мелодия флейты. Во время предыдущего разговора он слышал взрывы.

— Вы мне нужны, — сказал Бойс. — Ahora.

Хорошо иметь старых знакомых, которые вам благодарны. Клиенты из Латинской Америки выражают свою благодарность так, что порой неловко становится. Они называют в вашу честь детей, предлагают убить ваших врагов. Всех, даже не заслуживающих упоминания.

Двенадцатью годами ранее Бойс спас Фелисио от пожизненного заключения в американской федеральной тюрьме за попытку похитить тысячу фунтов взрывчатки «С-4» с военной базы. По утверждению правительства, Фелисио намеревался взорвать тамошнее американское посольство — в отместку за прекращение поддержки его повстанческой группировки. Защита Фелисио строилась на том — по общему признанию, смелом — предположении, что он собирался взорвать инфраструктуру продажного диктаторского режима.