Пока Санг осматривала комнату, телефон опять зазвонил, и Санг повернулась к Полу и быстро сказала: «Я согласна». Они прошли в гостиную, где к ним присоединилась румяная после душа Хизер, и уселись на старенькую тахту, стоявшую у окна. Пол и Хизер рассказали новой постоялице о том, как они делят расходы, поделились впечатлениями о хозяевах — пожилой семейной паре — и пожаловались, что в доме лишь одна телефонная розетка, и та на кухне. Они, понятное дело, купили такой длинный провод, что телефон можно было перенести в любую комнату, но такие походы обычно сопровождались сильными помехами на линии.

— Мы хотели провести еще одну линию, но это очень дорого, — сказала Хизер.

— Да ну, ерунда, — невозмутимо отрезала Санг.

Пол, который вообще почти никогда не говорил по телефону, промолчал.

Санг не привезла с собой ни кастрюль, ни сковородок, никаких кухонных принадлежностей, кроме хворающего вьющегося растения, осыпающего желтые листья треугольной формы. Ее вещи перевез приятель, просто приятель, Пол сразу же заметил это, а явно не «близкий» друг. Санг сразу же сказала им, что у нее есть постоянный бойфенд, что он — египтянин и уехал в Каир на лето проведать родителей. А вообще-то он преподает историю Средних веков в Гарвардском университете, небрежно заметила она. Ее приятеля звали Чарльз — высокий, плечистый, одет в кроссовки и ярко-оранжевую футболку, а волосы собраны на затылке в тугой пучок. Пока они разгружали вещи, он рассказывал Санг о неудачном свидании, на которое ходил накануне, но при этом хохотал от души. Вещей было немного: толстый матрас, два больших потрепанного вида чемодана, несколько коробок и полиэтиленовых пакетов. Когда они подъехали, Пол сидел на балконе, тщетно пытаясь углубиться в «Кентерберийские рассказы».

Он крикнул, что может помочь, но Санг только махнула рукой — дескать, ерунда, сами справимся. Хотя их громкая болтовня отвлекала Пола от чтения, он остался сидеть на балконе, исподволь разглядывая Санг сквозь прутья решетки. Чарльз, заливаясь смехом, требовал, чтобы она обещала не обрастать вещами, ему понравилось ее перевозить! Санг, вначале весело хохотавшая вместе с ним, вдруг посерьезнела и посмотрела в упор сначала на Чарльза, а потом на дом, сжимая в руках клетчатый плед.

— Не знаю, Чарльз. Не представляю, как долго я здесь проживу.

— Он все еще не предлагает тебе переехать к нему?

Она замотала головой.

— И как он это объясняет?

— Не хочет портить наши прекрасные отношения.

Чарльз усмехнулся и поднял одну из коробок.

— Однако он не отказывается от обещания жениться на тебе, так?

Она повернулась к фургону, беспомощным жестом отодвинув от лица прядь волос.

— Он постоянно говорит мне что-нибудь типа: «Когда у нас будут дети, лапушка моя, мы купим большой дом в Лексингтоне».

— Слушай, вы вместе уже три года, — сказал Чарльз. — Ну да, он немного старомоден. Но ведь ты за это и любишь его, правда?

Санг решила покрасить стены в своей комнате и поэтому не стала даже заносить в комнату вещи. Она сложила их на площадке около двери, а сама на пару дней переехала гостиную. Пол и Хизер были искренне удивлены: им самим даже в голову не пришло сделать хоть что-нибудь, чтобы улучшить внешний вид своих комнат. Для стен Санг выбрала приятный бледно-зеленый цвет, а для отделки — нежный лавандовый, который в магазине назывался «цвет моли». Санг со смехом показала Полу банку — может он себе представить моль такого цвета? Банка стояла на кухонном столе, и Санг с яростной энергией размешивала краску деревянной лопаткой.

— А как бы ты назвал этот цвет? — внезапно спросила она.

Пол не смог придумать ничего толкового, но потом, когда он сидел у себя наверху за просторным, стоящим у окна столом, окруженный пыльными томами старинных книг, ему пришло в голову название, которое идеально подходило для этой краски. Он вспомнил любимое мороженое матери, она всегда заказывала его в кофейне «Ньюпорт кримери», куда они ходили по воскресеньям. Его мать давно умерла, отец скончался через пару лет после нее. Пол был их приемным сыном, но они усыновили его поздно, когда им было уже за пятьдесят, так что на улице их часто принимали за его бабушку и дедушку. Вечером на кухне, встретив Санг, Пол сказал:

— Черная смородина со сливками.

— Чего?

— Название для краски.

На лице у Санг появилось странное выражение, неуверенная улыбка, как будто она смотрела на больного ребенка или на уличную собаку, которая могла вдруг броситься и покусать ее.

— Смешно.

— Смешное название?

— Нет. Смешно, что ты начинаешь разговор с того места, на котором мы закончили его шесть часов назад, и ожидаешь, что я буду помнить, о чем мы с тобой раз говаривали.

Когда Пол вышел из своей комнаты на следующее утро, с лестницы явно тянуло свежей краской, а из комнаты Санг доносилось монотонное шуршание ролика, скользящего вверх-вниз по стене. После того как Хизер ушла, Санг включила музыку: сплошная Билли Холидей, один диск сменялся другим. На улице стояла жара, и Пол перебрался работать в гостиную: там было немного прохладней.

— О господи! — воскликнула Санг, случайно заметив его по дороге в ванную. — Я не знала, что ты дома. Музыка, наверное, тебя уже с ума свела! — На ней были коротенькие шорты, переделанные из старых джинсов, и черная майка-топик с узенькими бретелями. Она была боса, и ее голые ноги все покрыты брызгами зеленой краски.

Пол соврал, сказав, что музыка ему не мешает, наоборот, он часто занимается под музыку. Поскольку из всех комнат в доме Санг чаще всего бывала на кухне — то мыла кисточки, то в качестве перерыва съедала несколько ложек йогурта из большой картонной упаковки, — Пол перенес свои занятия туда. К веселому изумлению Санг, он насыпал в чайник заварку, залил ее кипятком и поставил будильник на пять минут, чтобы вовремя вынуть листья. После обеда позвонила сестра Санг, которая жила в Лондоне. Голос у нее был настолько похож на голос Санг, что на секунду Полу пришла в голову шальная мысль, что это Санг каким-то образом звонит ему из своей комнаты.

— Извини, дорогая, не могу сейчас говорить, — весело отрапортовала Санг. — Я крашу комнату в цвета мяты и моли. — Когда она повесила трубку, старый аппарат темно-коричневого цвета был покрыт светло-сиреневыми отпечатками ее пальцев.

Ему понравилось заниматься в ее компании — такую веселую энергию она излучала. Санг, в свою очередь, была поражена его упорством: до получения докторской степени ему оставался лишь шаг, а она сама даже колледжа не смогла закончить. Не выдержала нагрузки, призналась Санг, пришлось уйти после второго курса. Когда она бросила учиться, ее мать заперлась в своей комнате и не выходила из нее целую неделю, а ее отец отказался разговаривать с ней. Но она всегда ненавидела академическую атмосферу — суетную, завистливую, предполагающую полное отключение от внешнего мира. Так жил ее бойфенд — каждый день на несколько часов запирался у себя в комнате, отключал телефон и работал над очередным докладом для очередной конференции. Ужасная скука.