— Мерзавец! Скотина! Его обнаружили пожарники[43]. Завещание было при нем… Знаешь, что он потребовал? Он пожелал, чтобы его кремировали, а пепел развеяли над океаном, ибо в душе он был моряком. И видимо, поэтому не пропускал ни одной юбки! И вот теперь… на, прочти сама!

В письме, адресованном Бонни и написанном сугубо юридическим языком, адвокат Рональда сообщал, что его клиент скончался при весьма странных обстоятельствах и воля покойного такова: он хочет, чтобы тело его кремировали, а прах в присутствии пятерых совершеннолетних белых свидетелей развеяла над океаном: а) его мать; б) его сестра, а в случае если ни одна из них не согласится на вышеозначенную процедуру, его вдова, при условии, что свидетели будут внимательно за ней присматривать в ответственный момент, учитывая неустойчивость ее психики. Поскольку мать и сестра покойного категорически отказались участвовать в траурной церемонии, адвокат решился передать останки своего клиента Бонни Мэйлер, дабы его последняя воля была исполнена. В завершении письма он сообщал, что, пользуясь случаем, высылает счет, чтобы Бонни выплатила положенный ему гонорар. Аппетиты, надо сказать, у юриста были не хилые! Вполне понятно, что семья покойного проигнорировала его письма!

— Разве вы не разведены? — удивляюсь я.

Бонни колеблется и наконец признается, что разведены они не были. Она не стала официально оформлять разрыв, боялась огорчить родителей.

— Понимаешь, для них было так важно, что я замужем… У меня просто не хватило смелости…

— В таком случае поздравляю, ты действительно его вдова…

— И что мне теперь делать? Куда девать эту коробку?

— Откуда я знаю? Можно отправиться в порт, у меня там подружка живет недалеко… Или сделать все это в выходные в Саузхемптоне… Или доплыть на пароме до статуи Свободы…

— Я ни цента не потрачу на этого негодяя! Умереть в постели проститутки! Верх несуразности! Что же мне делать? Скажи, что мне делать?

Она снова наливает себе виски, и я следую ее примеру. Я в растерянности. Что можно посоветовать одинокой женщине, в распоряжение которой только что поступил прах бывшего мужа, угодившего в крематорий прямиком из борделя?

— У вас нет какого-нибудь фамильного склепа, где его можно было бы втихую захоронить? Места понадобится немного…

Бонни качает головой.

— К тому же, — говорит она, — это все равно не решает проблему. Он хотел, чтобы его прах был развеян над морем, и, если я не исполню это предписание, мне придется иметь дело с его адвокатом. А может, еще и судиться с матерью и сестрой! Слава богу, что он не попросил меня читать молитвы и привести на церемонию симфонический оркестр в полном составе! Господи, ну что же делать? Что мне делать?

Она опускается на колени рядом с коробкой и склоняется над ней, с трудом сохраняя равновесие и кипя от негодования. Юбка у нее задралась, колготки поползли.

— А свидетели? Где я ему найду пятерых свидетелей? Друзей я попросить не могу… Что они подумают? А моя репутация? И шарики «Крискис»? Боже мой, аппетитные шарики «Крискис»! Только бы никто не узнал! Поклянись, что никому не расскажешь! Никому. Надо мной все будут потешаться. Поклянись!

Я вытягиваю руку и торжественно клянусь. Бонни проверяет, не скрестила ли я пальцы за спиной, на мгновение успокаивается и начинает стенать с новой силой:

— За что мне это? Где это видано, чтобы порядочная женщина получила в наследство оскверненные останки бывшего мужа? Я лично о таком никогда не слышала. И что мы в результате имеем? Дело за полночь, а у нас на руках бывший труп.

— И такой компактный, — отмечаю я, поглядывая на коробку. — Как все-таки мало места мы занимаем в этом мире!

— Это не совсем так, — уточняет педантичная Бонни. — Пепел — это одно, а живая плоть — совсем другое.

Я вспоминаю папочку в огромном гробу, его воскресный костюм, парадные ботинки, четки, заботливо вложенные меж скрещенных рук. Дыра на кладбище Сен-Крепен у подножия гор тоже показалась мне огромной, два на два метра, не меньше. Четверо местных жителей несли гроб, который под звуки скаутского гимна был опущен в землю. Светило солнце. Тото крепко сжимал мою руку. Из-за этой дурацкой песни на глазах у него выступили слезы. «Ужас, — бормотал он, — они специально ее поют, чтобы мы заревели…» Я перестала плакать, растроганная красотой сельского кладбища, торжественной песни и всего происходящего. В эту минуту я была почти готова опуститься на коврик рядом с Иовом и вручить Господу свою душу.

— Он был высокий?

— Да, высокий, сильный. А глаза! Глаза ягуара, который пришел напиться к горному ручью! Зеленые с золотой каемкой! Он был красивый… Боже мой! Как я его любила! Я безумно его любила! Чуть не рехнулась, когда он ушел!

Нос у Бонни блестит, веки красные, тушь черными ручьями льется вдоль щек. Она тихонько сопит над своим стаканом и выглядит совершенно потерянной.

— Ты бы предпочла, чтобы тебя кремировали или похоронили целиком? — спрашиваю я.

— Я об этом как-то не думала.

А я думала, но сделать правильный выбор так и не смогла. Обсудить эту проблему с Бонни было бы сейчас весьма кстати. Так редко доводится поговорить с кем-нибудь о смерти, просто так, за стаканом виски. Люди стремятся не затрагивать эту тему. Они так мало об этом думают, словно считают себя бессмертными.

— И все-таки что бы ты предпочла?

— Я что, обязана ответить на этот вопрос немедленно, сию минуту? Нашла время спрашивать! Для тебя нет ничего святого!

— Иногда я думаю, что лучше быть кремированной. Тогда уж наверняка будешь знать, что умерла, и не проснешься в одиночестве, когда последние почести уже отданы… Говорят, многие люди просыпаются в гробах и барабанят в крышку, требуя выпустить их. Представляешь? Потом они медленно умирают от удушья, в страшных муках, заходятся в крике, но все бесполезно: никто и никогда не услышит их голоса сквозь многие тонны земли… Вместо воздуха — углекислый газ…

Бонни смотрит на меня в крайнем раздражении.

— Ты так хочешь поделиться со мной своими мыслями, что не можешь остановиться.

Она права. Я действительно веду себя бестактно. Просто вид этой коробочки странно на меня действует. Все-таки гроб — нечто более человеческое, уютное и понятное. Конечно, в гробу так оперативно не истлеешь, но результат все равно один: рано или поздно от человека остается кучка пепла. Но какова роль червей? Едят ли они пепел? Я не решаюсь задать этот вопрос Бонни Мэйлер, боюсь, что она опять грохнется в обморок.

— Знаешь, — говорю я, желая загладить свою вину, — все-таки ему досталась прекрасная смерть. Многие мечтают умереть в минуту высшего наслаждения, но не каждому это удается.

Я с опозданием понимаю, что мне не следовало об этом упоминать, потому что ситуация сразу выходит из-под контроля. До Бонни доходит, что свой последний оргазм Рональд испытал с другой! Раньше она видела перед собой лишь жалкую, крошечную кучку пепла в холодной металлической коробке, которую можно безнаказанно оскорблять и проклинать, лелея собственное горе. Но стоило мне произнести роковые слова, и словно злой дух вырвался из коробки, потрясая гигантским эрегированным членом, налитым кровью и спермой. Представив себе эту картину, Бонни окончательно слетает с тормозов. Мне остается лишь отстранение наблюдать за ней и ждать, что будет дальше.