Так и жили братья много лет – прятали вражду под притворными личинами, да не могли ни от кого спрятать. Крепка была власть Милутина, но наследовал ему Владислав, сын Драгутинов, и грозило это обрушить все королевство, подобно тому, как в горах один камушек порой становится причиной большого обвала, ибо держалась вся ветвь Драгутинова веры латинской. Не мог не знать про то базилевс – может, потому так легко и согласился он на сей странный брак?

Посему и нынче не спешил Милутин с войском своим в Болгарию. Изменился он за прошедшие с тех пор годы: любовь к брату уступила место ненависти, а договор… Кто исполнял их, договоры эти! Может, Драгутин, когда подкупал бояр Милутиновых, дабы отравили они брата, а короля венгерского подговаривал напасть на державу его? Скор был и Милутин на ответ – дал он понять всем, что не затем сын его Стефан убил хана и бежал от татар, дабы прозябать без престола, и что достоин он наследовать престол сей более, нежели оглядывающийся на Венгрию Владислав.

Непросто было юной королеве понять сии хитросплетения, но была она дочерью отца своего, кровь базилевсов текла в ее жилах, и быстро постигала она то, над чем другие всю жизнь ломали не токмо головы, но и шеи. И всплывали в памяти ее слова про то, как брат убивал брата. Кто же говорил их? Уж не гадалка ли из Студиона?

Долго заседал совет. Но решать что-то надо было, и порешили, что выходит воинство сербское в Болгарию через полгода, что болгарское воинство сопровождает его, дабы не было лиха от сербов царству Болгарскому. «Как же, пусти козла в огород», – приговаривал царь болгарский. И порешили такоже, что при воинстве сем пребывать надлежит отряду княжича Владислава – дабы не ударил Драгутин в спину брату своему. А ежели ударит – из союзника превратится Владислав в заложника. Судили да рядили господари сильные, а дочь базилевса сидела и глядела на того, кто был теперь ей пасынком, и не могла наглядеться. Сердце ее попеременно одолеваемо было то желанием быть с ним, то страхом, ибо стала ясна ей природа чувств ее к нему. И не укрылись взгляды эти от людей наблюдательных.

– А что, ежели обманет меня Милутин? – вопрошал Драгутин. – Что, ежели убьет он сына моего под предлогом надуманным? Тогда получит он власти более, нежели по договору в Дежево ему полагается, ибо тогда сын его станет преемником на троне сербском.

И снова грозились распри братьев разрушить все, что такими трудами создавалось и стольким оплачено было. Встала тогда с места своего юная королева сербская и, пользуясь правом говорить в собраниях, кое даровал ей господарь, промолвила четко, хотя и на чужом для нее языке:

– Испокон веков господари сербские держали слово свое и исполняли договор. Заподозрив в измене брата своего – не по себе ли судишь?

Сказала так – и глянула на мужа своего так, будто солидом[100]одарила. Не поверил совет ушам своим. Так все верно сказала юная супруга короля, что лучше и не скажешь. Устами младенца глаголет истина. Не стали слушать более Драгутина, надоел уже. А заодно совет ему дали – поболе думать о том, как найти бревно в своем глазу, а не соринку в глазу брата своего. С этого дня частенько слышали в совете голос Симониды Палеологини – тогда, когда господарь не хотел, чтобы слышали его голос. Возненавидел с того же самого дня Драгутин молодую королеву. А многие еще сильнее позавидовали королю сербскому, ибо была супруга его не только красива, но еще и учена, и в риторике сильна.

Ночью же в опочивальне спросил у нее Милутин с улыбкою после обычных своих ласк неумеренных, когда конь загнан был уже в стойло, – чего это посмотрела она на него так давеча, сглазить хотела, не иначе?

– Нет, господарь мой, – отвечала на то Симонис. – Просто слова мои к вашей особе относились более, нежели к кому-то другому.

– Вот как? – вопросил Милутин, и стал взгляд его жестким, как клинок. – О да, я не исполняю договоров. Я вероломен и лжив. Зато отец твой честен и всегда отвечает по долгам своим.

Молчание было ему ответом.

– Молчишь? И верно. Сперва научи держать слово базилевсов византийских, а уж после требуй того же с простых смертных.

– Господарь говорит это после того, как сам нарушил договор с отцом моим?

– Что можешь знать ты, женщина! Ты не ведаешь и десятой доли того, в чем повинен отец твой. Первым базилевс обманул меня и чуть не погубил весь мой народ. И как это он забыл сказать тебе об этом?

И поведал Милутин такую историю. Задолго до того, как явился король сербский с мечом под стены Константинополя, заключил он с базилевсом союз, и надлежало господарю по договору, скрепленному печатями с двуглавым орлом и крестом сербским, выйти на битву с магометанами, вторгшимися в пределы империи. Сведения о воинстве кочевников, кои сообщил королю сербскому базилевс, были, по словам того, самые что ни на есть верные – орда была немногочисленна и разрозненна, и победа над ней не составляла особого труда. За нее обещал базилевс сербам золото и земли. Но обманул и обрек на гибель лютую, ибо как выехал Милутин на холм, что возвышался над полем брани, узрел он, что татар – тьмы и тьмы, во много раз больше, чем сербов. Что они плотно сбиты, хорошо вооружены и уже окружают воинство сербское. Предал базилевс союзника своего, отправил на верную смерть.

Один только Господь в тот день спас сынов своих да доблесть сербских воинов, среди которых король был первым. Целый день и целую ночь продолжалась битва, но несмотря на то что дрались сербы, как львы, становилось их все меньше и меньше. Держали пока они гору свою, на которой засели в самом начале, – и только. Уже недолго осталось ждать того часа, когда падут последние воины, среди которых король сербов и сын его Стефан, коему исполнилось тогда всего шестнадцать лет. Тогда-то Господь и помог Милутину. Один из засадных его отрядов по сигналу, данному господарем, запалил костры в лесу на соседнем склоне, куда конники татарские не могли добраться из-за крутизны его, – будто это подмога подошла немалая. Сам же король тем временем вызвал предводителя татар, хана Ногая, на переговоры. То ли попались дикари на хитрость простую, то ли были у них совсем иные планы и что-то торопило их, только пошли они на мир. Лишился через это господарь сербский части золота своего, а заодно и сына единственного, ибо забрал хан Ногай Стефана себе в заложники, дабы обезопасить себя от удара в спину.

Не поражением было это, нет. Было это даже победой, ибо сохранился народ сербский и сохранилось войско его, хоть и велика была орда да свирепа. Не были сербы разбиты, ушли они с оружием и хоругвями своими, но были обескровлены, ибо многие воины остались на поле брани. Ничего не сказал тогда Милутин базилевсу Андронику, ни единого слова худого, но решил про себя, что возмездие рано или поздно падет на главу его, и быть Милутину орудием его. Едва повернулся к нему Андроник спиной – ударил. Сполна взял в оплату долга кровавого господарь сербский – и золото, и земли, и дитя родное. А еще с тех пор перестал господарь верить людям на слово. Молчала дочь базилевса, ибо нечего было ответствовать ей.