Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда мы вернулись в нашу съемную студию, я спросила, когда он наконец собирается дать мне прочитать свои рассказы.
Алекс ответил, что он не может этого сделать – если мне не понравится, ему будет слишком стыдно.
– Ты получаешь магистратуру по искусствам в отличном университете, – сказала я. – Естественно, ты хороший писатель. Если мне не понравятся твои рассказы, значит, я чего-то не понимаю.
Он ответил, что, если мне не понравятся его рассказы, значит, это Университет Индианы чего-то не понимает.
– Ну пожалуйста, – умоляла я.
– Ладно, – Алекс достал свой ноутбук. – Только давай ты будешь читать, пока я в душе, хорошо? Я не хочу это видеть.
– Договорились, – согласилась я. – А романа у тебя нет? Я могла бы успеть прочитать его, раз уж у меня есть время, пока Алекс Нильсен принимает душ.
Он кинул в меня диванную подушку и удалился в ванную.
Рассказ, который открыл для меня Алекс, оказался коротким – всего девять страниц. Он про юношу, родившегося с парой крыльев за спиной. Всю жизнь все говорили ему, что он обязан начать летать, но он слишком боялся. Когда он наконец решился и спрыгнул с крыши двухэтажного здания, у него ничего не вышло. Он упал, сломав себе ноги и крылья. И до конца он так и не выздоровел: когда кости зажили, срослись они неправильно. Наконец-то больше никто не говорил ему, что он был рожден для того, чтобы летать. Наконец-то он был счастлив.
Когда Алекс вернулся из душа, я плакала, и он спросил, что не так.
– Не знаю, – ответила я. – Просто этот рассказ говорит со мной.
Алекс подумал, что я шучу, и издал смешок, но я не шутила. Я совсем не имела в виду ту девушку, что пыталась продать нам фигурку медведя за двадцать одну тысячу долларов.
Я думала о том, что Джулиан всегда говорил об искусстве. Как ты либо что-то чувствуешь, либо нет.
И когда я читала этот рассказ, я плакала по причине, которую никому бы не смогла объяснить, даже Алексу.
Когда я была еще маленькой девочкой, у меня случались панические атаки при мысли о том, что я никогда не смогу быть кем-то еще. Я не смогу быть моими мамой или папой, и всю свою жизнь я буду заперта в одном теле, неспособная знать, каково это – быть кем-то другим.
Из-за этого я чувствовала себя одинокой, изолированной от других людей. Потерявшей надежду. Когда я рассказала об этом родителям, я думала, они и сами чувствуют что-то подобное, но оказалось, что им такая мысль вообще никогда не приходила в голову.
– Это не значит, что с твоими чувствами что-то не так, солнышко! – настаивала мама.
– Кем бы еще ты хотела стать? – поинтересовался папа в своей обычной беспардонной манере.
Со временем страх стал меньше, но это чувство всегда оставалось со мной. Иногда оно накатывало сильнее, и я думала, как мне вообще перестать чувствовать себя одинокой, если никто никогда не сможет полностью меня понять? Если я никогда не смогу полностью понять, что такое быть другим человеком?
И сейчас я плакала, потому что, когда читала рассказ Алекса, впервые ощутила себя не в своем теле. Словно мы с Алексом – всего лишь два разноцветных пузыря в лава-лампе, которые вытягиваются в ленту и перетекают друг в друга, беспрепятственно смешиваясь и распадаясь в бесконечном танце.
Я плакала от облегчения, потому что знала: больше я никогда не буду чувствовать себя такой одинокой, какой чувствовала, будучи ребенком.
Пока у меня есть Алекс, я больше не буду одна.
Глава 18
Этим летом
– Алекс! – завопила я, как только на экране возник его профиль в Тиндере. – Нет!
– Что? Да что? – всполошился он. – Ты не могла все это прочитать за секунду!
– Ну, прежде всего, – сказала я, размахивая его телефоном, – тебе не кажется, что в этом и заключается проблема? Это какое-то сопроводительное письмо для резюме! Я даже не знала, что в Тиндере можно столько написать в поле «О себе». Там разве нет ограничения по символам? Никто в здравом уме не будет это читать.
– Если человеку правда интересно, то он прочтет, – заявил Алекс, отнимая свой телефон.
– Разве что кому-то интересно вырезать из тебя органы, и он промотает эту телегу до конца в надежде, что ты указал свою группу крови… А ты указал группу крови?
– Нет, – оскорбленно ответил Алекс и добавил: – Только свой вес, рост, индекс массы тела и номер социального страхования. С этим-то хоть у тебя проблем нет?
– Об этом мы поговорим попозже. – Я снова вырвала телефон у него из рук и увеличила фотографию его профиля. – Сначала мы обсудим вот это.
Алекс нахмурился:
– Мне нравится эта фотография.
– Алекс… – спокойно произнесла я. – На ней четыре человека.
– И что?
– И то, что мы нашли самую первую и самую глубокую твою проблему.
– Какую же? Наличие у меня друзей? Я думал, это хорошо обо мне говорит.
– Ты чисто невинное дитя, впервые вступившее в этот порочный бренный мир, – проворковала я.
– Женщины не хотят встречаться с мужчинами, у которых есть друзья? – сухо спросил Алекс.
– Ну конечно, хотят, – ответила я. – Они просто не хотят играть в рулетку с приложением для знакомств. Как им вообще понять, кто из этих парней – ты? Вот этому мужику слева, например, лет восемьдесят.
– Это учитель биологии, – объяснил Алекс, нахмурившись. – Я редко фотографируюсь.
– Ты послал мне селфи с Лицом Грустного Щеночка, – напомнила я.
– Это другое. Это было для тебя… Думаешь, мне стоит использовать эту фотографию?
– Боже мой, нет! Но ты можешь сделать еще одно селфи, на котором ты не изображаешь Грустного Щеночка. Или ты можешь обрезать фотографию, на которой есть ты и три учителя биологии определенного возраста, чтобы в итоге видно было только тебя.
– У меня на этой фотографии странное лицо, – сказал Алекс. – У меня всегда на фотографиях странное лицо.
Я рассмеялась, чувствуя, как в животе у меня растекается теплое приятное чувство.
– Твое лицо было создано для фильмов, а не для фотографий.
– То есть?
– То есть в реальной жизни ты невероятно привлекателен. Когда твое лицо просто, ну, движется, все выглядит естественным, но те миллисекунды, которые запечатлевает фотография… Иногда выражение действительно выглядит очень странным.
– И вот мы пришли к тому, что мне нужно удалить Тиндер и зашвырнуть свой телефон в море.
– Погоди! – Я спрыгнула с кровати и